LITMIR.BIZ

Скачать книгу

      Сцены из повседневности. Наблюдения. Забавы

      ***

      Жаров не знал, как быть. Он то садился в кресло, то ложился на диван, то подходил к окну и, замерев, с минуту напряжённо вглядывался в пространство двора, будто ища чего-то. Затем недовольно мотал головой и снова беспокойно ходил, разгоняя частички пыли, едва успевшие осесть после прошлого движения. В дальнем углу комнаты располагался широкий письменный стол, на котором лежала толстая тетрадь, открытая на самой первой странице, и перьевая ручка с позолоченным наконечником и изящной гравировкой на основании. Совершенную чистоту тетрадного листа нарушали лишь полторы строчки, судя по мелкости и некоторой незавершенности букв, писанные нервно, в большом возбуждении, и после перечёркнутые так, чтобы всякому сразу было ясно: «Сего не писал!». Оказываясь у стола, Жаров искоса, как бы с опаской, поглядывал на тетрадь. Время от времени он садился и брал ручку, явно намереваясь писать, но снова мотал головой, что-то решительно отрицая, резко вставал и отправлялся к кровати.

      В таком отчаянном положении Жаров пребывал уже несколько лет. Переполняемый созидательной энергией, за это время он сумел породить только те полторы перечёркнутые строчки, чей вид одновременно разжигал и тяготил. Идея романа оформилась давным-давно. Сцены представлялись вполне отчётливо. Герои рождались, взрослели, клялись, ехидничали, краснели, мудро рассуждали, собирались в гости, обжигали руку, случайно коснувшись раскалённого чайника, попадали в неприятности, любили и предавали – словом, жили. Но всё это в голове: писать он не мог. Как истинный творец, Жаров боролся с сомнениями высшего порядка.

      – Писать или не писать, вот в чё… Пошлость какая… Ладно. Предположим написал. И что? Известность, деньги, доступ к женщинам, знакомства с интересными людьми, всеобщее уважение и приятная зависть менее талантливого меньшинства. Реплика обывателя, который не верит своему счастью: «С такими людьми в одно время жить – удача, а тут ещё и лично!». Хорошо. Но надолго? Предположим, что надолго, но всё же не дальше гроба. А потом? Некролог в газете, скорбный вздох интеллигенции, память в нескольких поколениях соотечественников. Реплика утонченного ценителя: «Какой человек ушёл!». А потом? Мировая слава в веках, памятники, музей-квартира, название улиц и наград в твою честь, портрет в учебнике, соревнование за лучшую биографию среди исследователей, научная диссертация на филологическом факультете. Реплика искушённого знатока: «Таких один на миллион, да что на миллион, на миллиард! Такие раз в сто лет рождаются. Гордиться должны, что на одном языке с ним говорим». Очень хорошо. А потом? – Жаров остановился, проматывая невообразимые сотни миллионов лет. – А потом остывание Солнца и гибель Солнечной системы, – Жаров снова запнулся, пытаясь понять, в самом ли деле это конец, и почти сразу продолжил. – Но, предположим, что спаслись, успели-таки на другую планету перебраться, сохранив наследие гениальных предков. Потом что? Вдохновенные рассказы об уже необитаемой, оставшейся где-то в космических глубинах Земле и прародителях, среди которых были личности, отмеченные поистине божественным талантом, какие сегодня, конечно, уже не рождаются и никогда не родятся. Реплика далекого потомка-интеллектуала, разгорячённого размышлениями о прошлом: «Что это за глыба! Сколько времени между нами, пространства сколько… поколений, судеб… Думаю об этом – трепещу. И вот с Ним мы – родня, существа одной породы. Всё равно что бога в отцах иметь». Ну а потом? – перед мысленным взором Жарова плыли миллиарды лет с прекрасными галактиками и ещё более прекрасными планетами, на которых селились и которые вновь покидали вечные скитальцы, бесприютные странники по судьбе, не забывшие свои славные земные корни. – А потом тепловая смерть Вселенной.

      Сказав это, Жаров перевёл взгляд с потолка на подоконник и отсутствующе уставился на алую герань. Молчание. «А потом тепловая смерть Вселенной», – бессмысленным эхо пробормотал он. Жаров встал и снова прошёлся по комнате.

      – Значит, всё зря и не нужно… – рассуждение казалось справедливым, но удовлетворения Жаров не чувствовал, душевное спокойствие почему-то не приходило. – Но, может быть, не тепловая смерть; может быть, что-то другое… Говорят, что есть варианты… Что тогда? Всё-таки писать?

      Жаров не знал, как быть.