LITMIR.BIZ

      Конец 1983 года был и морозным, и вьюжным. К тому же на меня свалилось одно из самых мрачных времён жизни. Какое именно – не скажу. Хотя бы потому, что те обстоятельства, которые всему предшествовали, я как раз помню плохо – смутно, не резко и не подряд… Но совершенно отчетливо помню вечер, к бедам моим непосредственного отношения не имевший. Разве что – не сиделось мне в бедственные времена дома, и в гости не ходилось, я всё больше прогуливалась, то есть шлялась по улицам, не разбирая погоды.

      Вот я иду мимо табачной фабрики, ветер гонит мне в лицо вместе со снегом сладкий, но горький, теплый и тошнотворный запах махорки. Иду в густеющих сумерках и вижу в свете редких, занавешенных вьюгой фонарей, как, словно в тоннеле, пробирается меж сугробов впереди меня престранная фигура в черном. Можно сказать – тень. Всё было в ней странным. Худая, путаясь в длинной юбке, она, тем не менее, вытягивалась под ветром в струнку и несла на голове островерхую высокую шапку. Шапка была как кулек для семечек, но не из газетки, а из какой-то жесткой шкуры… как у Робинзона Крузо, пожалуй… Что за женщина могла отважиться на такое? Только очень непреклонная. Шла она с решимостью наполеоновского солдата, бредущего лютой зимой из Московии в милую Францию… Но по странной ошибке перепутавшего запад с востоком и забредшего в Пермь… Я почти догнала ее, а перегнать не могла – слева и справа стены сугробов. Плечи ее были завернуты в шаль или даже в плед поверх пиджачка, из коротких обшлагов которого свисали длинные рукава свитера или кофты. Как сейчас вижу: вьюга налетает с особенной силой, тощая фигура теряет равновесие и распахивает руки, шаль развевается, рукава взлетают и мотаются по ветру… Вот она снова выравнивается, выпрямляется и идет дальше, проваливаясь в снежных наносах и выбираясь из них, высоко поднимая колени…

      Не могу сказать, чтоб я ее пожалела. Как-то уж очень это было и дико, и загадочно, и почему-то красиво. На танец похоже. Черные журавли так танцуют, только не в Перми, разумеется.

      Нездешняя птица.

      Куда она? Куда это ей так надо, что она в колпаке своем меж сугробов танцуя, всё идет и идет? Ведь даже мне, хоть и тутошней, хоть и убитой горем (когда всё до лампочки), хоть и в овчинном полушубке, однако же мороз с ветром щеки щиплет, нос уже немеет, того гляди отморожу… И я принимаюсь растирать нос колючей варежкой, следуя в десяти метрах, но шаг в шаг за черным журавлем.

      Слева потянулся утонувший в снегу сквер, птица моя остановилась, примеряясь, не рвануть ли по занесенной аллее напрямик. Но одумывается, продолжая свой путь по пробитому тоннелю вокруг сквера… И я за ней, за ней, как привязанная, двигаюсь…