Скачать книгу

многие смыслы мандельштамовских стихов. Не подвергая сомнению его нужность и важность, отметим все-таки, что тотальная установка на контекст привела к тому, что связь идиолекта Мандельштама с русским языком в широком смысле слова (от разговорного узуса до нормативного литературного языка) практически не рассматривалась.

      Иная попытка описания семантики Мандельштама была предпринята Б. А. Успенским [Успенский Б. 1996]. Для нашего исследования его работа является отправной точкой, поэтому остановимся на ней подробнее. Анализируя анатомию мандельштамовской метафоры, Б. А. Успенский в большей степени исходил не из контекста поэтического словоупотребления, а из узуса литературного языка. Эта установка позволила исследователю обнаружить важнейший принцип метафоры Мандельштама – принцип лексической замены, основанной на фонетической близости слов и на ритмическом равенстве заменяемого и проявленного в тексте слова. Новое, проявленное в тексте слово предстает словом метафоричным, а вытесненное слово, как правило, взято из обычной, условно-нормативной речи. Иными словами, мандельштамовская метафора прежде всего мотивирована языком.

      Рассмотрим в качестве образца только два проанализированных Успенским примера (остальные в основном, но не полностью интегрированы в работу на других основаниях, см. ниже). Например, в строках «И расхаживает ливень / С длинной плеткой ручьевой» («Стихи о русской поэзии, I»), чтобы получить «из метафорического текста обычный текст», мы, как пишет исследователь, «должны, по-видимому, как-то заменить в нем слово ливень (поскольку оно употреблено здесь метафорически). Вместе с тем кажется ясным, какое именно слово должно быть подставлено вместо данного: надо полагать, что это слово парень. Фонетическое сходство обоих слов позволяет легко догадываться о субституте, и в то же время искомое слово подсказывается самим контекстом. Таким образом, слово ливень – реально употребленное – читается на фоне не произнесенного вслух, но ожидаемого слова парень; оба слова как бы соединяются, образуя единый семантический спектр» [Успенский Б. 1996: 313].

      Другой пример: «Омут ока удивленный, / Кинь его вдогонку мне!» («Твой зрачок в небесной корке…»). «Слово омут, – замечает Успенский, – при описании радужной оболочки глаза, по всей вероятности, заменяет слово обод: взгляд кидается как обод – подобно обручу в детской игре, – и этот образ находит поддержку в выражении бросить взгляд» [Успенский Б. 1996: 315].

      Важность этого открытия сложно переоценить: приведенные здесь и другие рассмотренные в статье примеры демонстрируют, что мандельштамовские метафоры мотивированы языком, вырастают из него. Несколько схематизируя, можно сказать, что «вытесненные» слова в языковом плане кажутся более ожидаемыми, чем слова, представленные в тексте. Разумеется, речь при этом не идет о том, что читатель, чтобы осознать смысл строк, должен в реальности поменять слова (ливень на парень и омут на обод соответственно). В обоих

Скачать книгу