Скачать книгу

своей поэмой, в особенности заключительной главой «О памяти», Твардовский восставал против попыток скрыть, обелить, приукрасить трагический опыт минувших десятилетий – в «забвенье утопить живую боль»:

      Но все, что было, не забыто,

      Не шито-крыто на миру.

      Одна неправда нам в убыток,

      И только правда ко двору!

      Не его вина, что не был он услышан и что строки поэмы: «Кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу», – оказались пророчеством.

      Как ни горьки и ни тяжелы были обстоятельства последних месяцев жизни Твардовского (уход из «Нового мира», запрет на публикацию поэмы «По праву памяти», новая опала на «Теркина на том свете», исключавшегося из сборников поэта и не упоминавшегося в печати), он уходил из жизни с сознанием, что «честно… тянул свой воз».

      Его поздняя лирика проникнута мыслью о долге художника быть верным правде, безбоязненно идти избранной дорогой – и «с тропы своей ни в чем не соступая, не отступая – быть самим собой».

      Вся суть в одном-единственном завете:

      То, что скажу, до времени тая,

      Я это знаю лучше всех на свете —

      Живых и мертвых, – знаю только я.

      Сказать то слово никому другому

      Я никогда бы ни за что не мог

      Передоверить.

                        За свое в ответе,

      Я об одном при жизни хлопочу:

      О том, что знаю лучше всех на свете,

      Сказать хочу. И так, как я хочу.

      Есть в этой лирике Твардовского победительная и, как доказало будущее время, вполне оправдавшаяся уверенность, что «все минется, а правда останется», уверенность, высказанная им однажды с почти мудрым лукавством, что «время, скорое на расправу… не в силах сладить с чем, подумаешь! – со стишком»:

      Уж оно его так и этак

      Норовит забвенью предать

      И о том объявить в газетах

      И по радио…

      Глядь-поглядь,

      За каким-то минучим сроком —

      И у времени с языка

      Вдруг срывается ненароком

      Из того же стишка —

      Строка.

      «Одним Теркиным я не выговорюсь», – писал Твардовский в годы войны. Однако не «выговорился» он, по собственному ощущению, даже всей своей поэзией. «3а этими ямбами и хореями, – сказано в статье «Как был написан «Василий Теркин» (1951), – оставалась где-то втуне, существовала только для меня – и своеобразная живая манера речи кузнеца Пулькина (из одноименного стихотворения. – А. Турков) или летчика Трусова, и шутки, и повадки, и ухватки других героев в натуре».

      Александр Трифонович не раз шутливо уверял, что он, в сущности, прозаик, и с ранних лет пробовал себя в очерках.

      И вот так же, как было с «Теркиным», стремление передать то, что «оставалось втуне», показать все «варево» жизни, породило и в его прозе «книгу без начала, без конца», без особого сюжета, впрочем, правде не во вред – «Родина и чужбина».

      Она состоит не только из вполне оконченных очерков

Скачать книгу