Скачать книгу

рижался к плетню шиповник и пахнет оттуда цветами так счастливо… (в менее диком месте его б и не заметил никто!)

      А самые ульи – утеха доброго Пахома, для которых созданы тут и липы, и хижина, и шиповник, пестрят площадку, поросшую жирной травой… Эту траву не хотел потерять Пахом и сказал своей дочери, Параше:

      – Ну, ты, девонька, смотри! мы с тобой завтра чем свет поедем косить на пчельник. Ведь четыре версты! Я покошу, покошу, а ты граблей-то и поскребешь… Вон дело-то и пойдет ладно… Во как!

      Сказав это, отец зашумел полушубком, повернулся к стене и заснул.

      Параша проснулась рано. Отец уж пошел запрягать.

      – Захвати кваску кувшинчик: ведь измаемся! – закричал он ей со двора.

      Параша стала наливать квас.

      – Вот постой, – сказала мать, – дай-ка я тряпочкой позаткну… Вот так! Хлеба возьми… огурчиков… не то постой, я те сама схожу нарву…

      А Параше жутко было ехать на пчельник!

      Дня два тому назад была в селе Кутаеве ярмарка, в день Казанской Божией Матери, как и всегда.

      Много нашло народа со всех сторон: из Молчановки, из Печор, из Больших Вершин…

      Когда отошла обедня, все вышли из церкви. Погода, сначала пасмурная, поразгулялась, а за ней и народ: кто на траву у паперти разлегся, краснеясь на солнце рубашкой; кто знай себе только сновал по самой ярмарке, где продавались смородина, пряники и орехи. Там продавец таких товаров, какими торгуют лукошники, устроил свою лавку под барским анбаром в тени, и толпа вымытых на этот раз детей теснится перед его тесемками и кушаками.

      Простоволосая мордовка в ярко-ранжевом кафтане выставляет напоказ всем русским парням бесчисленные и хитро-заплетенные косички своего затылка, и парни не минуют стукнуть ее с любезностью кулаком, развалисто проходя мимо.

      Между группами носится какой-то слуга, в белой жакетке, с лицом, похожим на портрет известного баснописца Лафонтена.

      Пестрота, визг гоняющихся друг за другом детей, спор на телегах, обращенных в лавки, ржание лошадей, привязанных сзади телег, и мало ли что еще – Боже, как весело!..

      Как не веселиться на таком торжестве мужику, целый год склоненному над работой?

      Параша веселилась больше всех. Недаром же она надела толковые синеватые рукава, новый сарафан и повязала на голову алый, только в одном месте полинявший матерчатый платок, который еще четыре года тому назад подарил ей старый барин за ее детскую миловидность, когда встретил ее за садом стерегущую уток.

      Да если б даже этот полинялый кончик не был спрятан ею со тщанием, если б вместо толковых рукавов у нее были затрапезные, все бы она была лучше всех на многолюдной ярмарке. Недаром же многие из деревенских молодцов потряхивались около нее молча или разговаривали с нею без всякой видимой нужды.

      Когда она вместе с подругами подошла к тому месту, где так скромно плясал белобрысый мордвин в темной ситцевой рубашке, то плясун никак не мог не подлететь всякий раз в ее сторону и непременно топотал лаптями без всякого шума у ее ног, как бы признавая ее царицей ярмарки, и, с достоинством взглянув на нее, продолжал печально тарантить по земле, под свирель Покровского пастуха.

      Сам Лафонтен-знаток совсем измарал себе панталоны, не уставая летать по грязи мимо колодезя, к которому она удалилась.

      Оно и стоило измарать; особенно глаза ее были хороши: чорные, большие, подернутые много обещающей влагой. И напрасно винить крестьян в совершенном отсутствии вкуса относительно женской красоты.

      Очень многие женатые люди, минуя ее белизну и румянец, столь ценимые в быту, где здоровье и крепость первое условие всего, говорили ей, кто с добродушием, кто с некоторой злобой:

      – Э! эх, глазок! давно бы замуж пора.

      – Ишь ты, – возражала Параша; – я еще во младых летах. Некуды спешить-то!

      С такой-то красотой, возвышенной в этот день алым платком, стояла она около колодезя в длинной тени, которую бросала на лужайку церковь.

      Кругом на землю полегли и посели другие девки, забавляясь орехами и ягодами.

      У самого колодезя беспрестанно толпился народ – кто для того, чтобы утолить жажду, кто для того, чтоб толпиться там, где толпятся другие.

      Скоро и Параше захотелось пить. Она взяла ковшик и зачерпнула из бадьи.

      – Дай-ка и мне напиться, красная девушка, алый платочек! – раздалось вдруг над головой ее.

      Она обернулась и протянула ковшик.

      За нею стоял высокий белокурый парень в зеленоватой нанковой поддевке и красной рубашке.

      Он снял шляпу, расправил кудри и, должно быть, нечаянно положив руку ей на плечо, стал с жадностью пить из ковша.

      Потом сказал, взглянув на нее ласковым взглядом:

      Конец ознакомительного фрагмента.

      Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

      Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию

Скачать книгу