Проза Лидии Гинзбург - Эмили Ван Баскирк Научная библиотека

Скачать книгу

свидетельствам, она привыкла к своей новой квартире и с удовольствием совершала долгие прогулки в окрестных парках[117]. На стенах в квартире висели работы художников-авангардистов 1920‐х годов – Давида Бурлюка, Михаила Матюшина, Дмитрия Митрохина, Александра Тышлера (портрет Анны Ахматовой, на котором поэтесса «исправила» свой нос[118]), Василия Чекрыгина, Александры Экстер и других (их дарил друг Гинзбург – коллекционер произведений искусства Николай Харджиев).

      Весной 1982 года по случаю ее восьмидесятилетия друзья и коллеги организовали празднование юбилея в Доме писателей с речами в ее честь, а затем ужин в гостинице «Европейская». В наброске юбилейной речи Гинзбург подчеркивает, что интересующие ее темы – собственно, то, чем она интересовалась всю жизнь, – снова в моде. Например, она говорит, что в бытность ученицей Тынянова подпала под влияние историзма; ее личные склонности были таковы, что ее «не привлекала» практика «имманентного анализа» ранних формалистов. Уже в 1930‐е годы она вела «сознательные поиски единства исторического и структурного подхода», причем она называет это одной из «основных проблем современного литературоведения». Она также отмечает, что ей близки работы, направленные на исследование «пересечений литературоведения с психологией, с социальной психологией». Гинзбург уточняет, что ее интересует «проблема исторического характера, форм исторического поведения. Семиотика личности»[119]. По интересам она была близка к Юрию Лотману и Тартуской школе (Борис Гаспаров опубликовал одну работу Гинзбург в ученых записках Тартуского университета[120]), но в круг этих исследователей ее так и не приняли, что уязвляло Гинзбург, по свидетельствам ее друзей[121].

      В 1980 году Гинзбург пессимистично заключила, что вступила в финальный, «неисторический» период своей жизни. Она и не догадывалась, что вскоре начнется второе возрождение ее репутации, еще более грандиозное, чем ее профессиональное признание в качестве ученого в период оттепели. 1982 год отмечен первой публикацией небольшой подборки ее записей в «Новом мире». В том же году она опубликовала несколько более обширную подборку записей в книге статей и воспоминаний «О старом и новом»[122]. Спустя неполных два года ленинградскому литературному журналу «Нева» наконец-то удалось опубликовать сокращенный вариант ее блокадного повествования, озаглавленный «Записки блокадного человека»; в содержании журнала Гинзбург представлена читателям в качестве «нового имени».

      Большой успех «Записок блокадного человека» подогрел интерес читательской аудитории к ее творчеству. Она наконец стала обретать широкий круг читателей в качестве писателя. Благодаря курсу на перестройку и последующему уничтожению цензурных препон стали возможны новые публикации. В 1987 и 1988 годах Гинзбург потрясла читателей в среде интеллигенции двумя эссе, опубликованными одно за другим, –

Скачать книгу

<p>117</p>

См.: Лотман Л. Воспоминания. С. 179–180. Елена и Ксения Кумпан водили меня в один из парков, где, по их воспоминаниям, они прогуливались с Гинзбург, – в парк Лесотехнической академии. Неподалеку расположены более обширный Удельный и другие парки.

<p>118</p>

Я видела этот портрет и другие произведения искусства, принадлежавшие Гинзбург: теперь они хранятся у Александра Кушнера. О том, как Ахматова подправила свой нос, см.: Zholkovsky А. The Obverse of Stalinism: Akhmatova’s Self-Serving Charisma of Selflessness // Self and Story in Russian History / Еd. L. Engelstein and S. Sandler. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2000. Р. 49.

<p>119</p>

Особый упор на историю и «созидание форм» виден в ее важных поздних эссе «Об историзме и структурности. Теоретические заметки» в книге «Литература в поисках реальности» (Л.: Сов. писатель, 1987. С. 75–86).

Набросок речи на банкете Гинзбург написала прописными буквами, но я в своей публикации восстановила стандартный регистр. Имеется также несколько страниц, где она кратко законспектировала то, что говорили о ней другие (Кушнер, Гордин, Чистов, Иванов, Чудаков, Вацуро и Нинов). В архиве хранится счет за обед на шестнадцать персон в гостинице «Европейская». Этот документ можно считать частью советской истории: благодаря ему потомки смогут узнать, что ели за этим ужином (вероятно, меню было вполне типичным для подобных трапез): «Hotel „Европейская“ – Торжественный обед, 19:00, для 16 человек. 7 апрель 1982. Водка, икра, осетрина, язык, ветчина, колбаса, жульен, салат из свеж<их> огур<цов>, салат витаминный, соус – хрен, цыпленок, пломбир „Европа“, Напиток из сиропа, Водка „Пшеничная“, Шампанское, Сухое вино, Минер<альная> вода, Кофе с сахаром, Фрукты, Хлеб». Все эти документы находятся в: ОР РНБ. Ф. 1377.

<p>120</p>

Гинзбург Л. Я. Устная речь и художественная проза // Семиотика устной речи II. Лингвистическая семантика и семиотика. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 1979. C. 54–88.

<p>121</p>

См.: Кумпан Е. Ближний подступ к легенде. С. 99–102. Можно сослаться также на аудиоинтервью Ксении Кумпан, взятое летом 2003 года. Иная версия событий (истории о том, что Лотман не процитировал работу Гинзбург «О психологической прозе», а также уделял недостаточно внимания ее научной деятельности) содержится в: Лотман Л. Воспоминания. С. 186–187, где также приведено анекдотическое (едва ли соответствующее действительности) свидетельство об их примирении.

<p>122</p>

О старом и новом. Л.: Сов. писатель, 1982. Журнальная публикация называлась «Человек за письменным столом. По старым записным книжкам» (Новый мир. 1982. № 6. С. 235–245).