Гнедич - Мария Рыбакова

Скачать книгу

      ты шел в бордель, и женщины шарахались от тебя,

      но потом привыкали,

      ибо ты был добрым

      и грустным – и жизнь проходила, где каждый день

      был смерть.)

      Гомер говорит: молодость страшна всегда,

      а память о ней – страшнее всего.

      Пой, богиня, это ваши забавы —

      наши горести петь, наша боль – ваша слава,

      но когда ты приходишь ко мне,

      притворяясь актрисой,

      я согласен страдать, говорил Гнедич,

      и смотрелся в зеркало одним глазом.

      Он видел

      в темном отверстье стекла

      то циклопа, то героя-любовника,

      то Гомера, то вдруг совсем никого,

      лишь мебель и чахлую свечку

      (даже руки не было, которая ее держала),

      мюри алге, множество боли,

      тысячи бедствий, многия печали,

      алгос есть боль, алгео – я страдаю,

      но по-гречески даже страдания хороши,

      а по-русски – ничего кроме боли.

      Боль на мне выбита

      (говорит Гнедич),

      и теперь все читают: не подходите к нему,

      не любите его, но жалейте,

      даже если ему не нужна ваша жалость.

      Множество сильных душ он бросил в невидимый мир…

      Кто? Ахилл. Не будем отвлекаться

      (стук копыт за окном; пронзительный голос торговки)

      в мрачный Аид – бог и место – невидимый бог,

      ибо мертв тот, кто невидим

      и тот, кто боится, что на него посмотрят,

      и тот, на кого боятся смотреть,

      и тот, чье отраженье

      даже зеркало

      предпочитает сморгнуть, как слезу,

      чтобы оно не застилало мир

      совершенный и вечный.

      Души в Аид, а тела

      бросил собакам и птицам-стервятникам.

      так нас после смерти разделят,

      как мясник на базаре —

      души туда, тела сюда

      (и то и другое – мрачно).

      мое лицо было красиво, говорит Гнедич,

      а потом стало уродливо,

      моя же душа,

      я не знаю,

      подозреваю, что невидима,

      и потому, наверно, мертва,

      но – совершается Зевсова воля,

      моя жизнь просчитана, моя смерть

      назначена. Любовь не выпала мне по жребию.

      Слава не выпала. Только слова —

      греческие – мне достались,

      чтобы я переплетал их с русскими.

      он часто думает про дочь Хриса, без имени,

      за которой пришел отец и которая исчезла

      вслед за отцом, не промолвив ни слова,

      чтобы больше не появиться и ни с одним героем

      больше не видеться. Эта, без имени, дева,

      принадлежит отцу, а тот принадлежит Аполлону,

      все они в прозрачном шаре, где есть только преданность,

      только почтение, только молитва.

      Она, сойдя с корабля, пропадает

      в руках у отца, как выцветают обои,

      как осыпаются стены, как испаряется влага,

      без страсти, без имени.

      Если бы он мог вот так же

      стереть себя с горизонта

      без боли…

      Но нет, он прочерчен, он выцарапан, он выбит,

      как буквы на мраморе.

      Поднести себя к зеркалу,

      чтоб попытаться прочесть,

      но ничего не понятно,

      нет на меня архивариусов.

      (Он улыбается и завязывает

      шелковый шарф вокруг шеи.)

      Старец идет по кромке

      многошумного моря

      полюфлойсбос,

      где валы на песок набегают с плеском,

      с пеной, с грохотом – и шипя отползают:

      он безмолвный идет по берегу

      немолчношумящей пучины.

      Море не слушает человека,

      а человеку кажется,

      что он понимает язык,

      на котором с ним разговаривает

      вода.

      Каждый раз, когда от нее приносили записку,

      он искал слово «твоя».

      Бог мышей, исполни мою просьбу —

      дай ей полюбить меня!

      (Ничего не отвечает бог мышей,

      только тихо скребется в углу

      и шуршит обоями

      по ночам.)

      В

Скачать книгу