LITMIR.BIZ

      с крашеными в медь волосами, чтобы спрятать седину. Ее карие глаза остались такими же живыми, как и в юности. Прямая и честная. В руке она несла телефон.

      – На, это Гиви.

      Сердце у Зияди дрогнуло, потому что звонок означал одно – он не приедет.

      – Алло, – прозвучал знакомый, очень желанный тембр голоса сына. – Отец, гамарджоба1.

      – Гагимарджос2, сынок, – ответил он одеревеневшим голосом.

      – Отец, я от всей души поздравляю тебя с юбилеем, – произнес Гиви, стоя в зале ожидания аэропорта. – Извини, я очень хотел приехать, но обстоятельства… Я собираюсь в командировку в Испанию и как только вернусь оттуда, я прилечу домой и мы…

      – Зачем ты летишь в Испанию?

      – Дела, отец.

      – Я слышал, что ты там связался с…

      – Нет, нет, отец, – быстро прервал его Гиви. – Мы же об этом говорили. Слухи всего лишь. Еще раз – поздравляю.

      – Спасибо, сын. Ты с кем? – тронутый заботой, спросил его Зияди, услышав в трубке женский голос.

      – Я один. Пауза.

      – Эх, ты, – неужели у тебя не получается найти какую-нибудь грузинку и жениться, сынок. Тебе уже тридцать лет. Ты забыл обещание?

      – Нет, отец. Нет. Я в этом году непременно женюсь.

      – Сынок, ты знаешь, какой самый главный инстинкт у живых?

      Молчание в трубке.

      – Какой?

      – Сохранение рода! – грустно сказал Зияди, отвечая на свой философский вопрос. – Есть такое маленькое существо – притворщица листочка. Даже она, находясь до половины в пасти у хищника, откладывает яйца, чтобы продолжить себя в новой жизни. Я в большом доме, где ты родился и бегал без штанов. Мне здесь сегодня одиноко, сын. Я не против: можешь жениться и на испанке…

      Через минуту Зияди грустно опустил руку с телефоном и тихо промолвил:

      – Я уже не могу вмешиваться во взрослую жизнь детей.

      Нона застыла, глядя на раздосадованного мужа с немым взглядом на лице, вспомнив беседу с врачом накануне.

      Взрослый терапевт с минуту молчал, перекладывая листы с анализами друг на друга. Нона с трепетом ждала, что скажет этот человек в белом халате, который за день хладнокровно констатирует десяткам людей трагические исходы, сохраняя полное равнодушие.

      – Я не знаю, что и сказать, – начал он механическим голосом. – Судя по анализам, у него нет ничего серьезного – можно жить и сто лет. Вот, сердце чуть пошаливает. Это орган, о котором докторам мало, что известно. Смотришь на человека, вроде здоров, а казусы происходят. Я думаю, что у него все это связано со стрессом из-за увольнения с работы, – он случайно не участвует в политических баталиях?

      – Нет, – отрезала Нона. – Его политика не интересует. Он просто был хорошим хозяйственником без алчности и лицемерия. Очень многое сделал для людей. Вручили Похвальную грамоту, прицепили медаль и сказали: «До свидания».

      Он не ожидал этого.

      Врач начал что-то писать на бумаге каракулевым почерком. «Попробуй разбери потом, – думала Нона, – их, наверное, еще в институте учат писать по-хитрому, а то, как объяснить то, что все медики пишут одинаково безобразно».

      – Вот, возьмите рецепт, – начал доктор давать указания. – И, пожалуйста, делайте, как я вам скажу.