Мы вышли покурить на 17 лет… - Михаил Елизаров

Скачать книгу

ы ушла по телефонным проводам, не перезвонила ни через день, ни спустя неделю. И в этот миг – причудливый временной феномен: неделя, упакованная в миг, – я понял, что действительно всё кончено. И семеро минувших суток, точно расколдованные трупы, вздулись, лопнули и разложились на тысячи рыхлых мучительных минут.

      Однажды я терпеливо, как боевой радист, выкликал твой номер три часа кряду – гудки, гудки. Я слал тебе смс. Грубые: «Ты – блядская сука!» и нежно-беспомощные: «Любимая, объясни мне, что произошло?!»

      Я пытался достучаться до тебя в твоём ЖЖ – отхожее женское местечко, сортир амазонок, для Ж и Ж, – но ты прилежно выполола мой комментарий, а меня «забанила» (вывела босого в исподнем за бревенчатую чёрную баню и прикончила в мягкий затылок).

      Я намеревался тебя караулить у твоего подъезда – внутрь дома было не попасть, подступы к лифту стерёг грудастый, бабьей породы консьерж, – но благоразумно отказался от этого намерения: боялся, что ты придёшь не одна, а с другим мужским существом, подобно мне, практикующим письменное искусство.

      Как младенцы тащат в рот всякую манящую дрянь, так ты затащила меня в свой дом на пробу – увела из книжного магазина, где я самовлюблённо и испуганно презентовал очередное бумажное чадо.

      Я тогда только приехал в Москву. Сам я считал, что на заработки. Первые ноябрьские холода превратили работу в погодное явление: белёсые и похрустывающие ледком под ногами заработки стали заморозками.

      Бездомный, я прожил три дня в издательском офисе, а после снял нищий угол возле метро «Тёплый Стан» – двойное название вскоре слиплось в засахаренный сухофрукт, в среднеазиатскую мигрантскую географию: узбекистан, кыргызтан, теплыйстан…

      Низкорослая, как девочка, загребущая хозяюшка вытянула из меня восемь тысяч за комнату, в которой отсутствовала дверь – вместо неё ниспадала отставная штора, а окно занавешивала пыльная гардина, похожая на исполинский бинт. Письменного стола не было, и поначалу я ставил ноутбук на подоконник, пристраивался, искривлённый, бочком. Позже пересел к мебельной стенке. Дверца стенки, подобно замковому мосту, открывалась горизонтально вниз. Я приспособил её вместо стола. Она была узковата, дверца, на ней помещался лишь ноутбук, а места для мыши почти не оставалось; при неловком движении я скидывал мышь локтем, и она трепетала на шнуре, словно висельник.

      В жёлтой, маргаринового оттенка стене над диваном торчали три голых гвоздя – плоские, как бескозырки, вершины равнобедренного треугольника, – когда-то удерживали картины или фотографии. Щелистое окно комнаты сквозило. Я безуспешно конопатил его, но окно всё равно цедило ментоловую стужу.

      У меня почти сразу появилась писчая работа: за пятнадцать тысяч рублей я слагал колонку для раз-в-месячного журнала. Управлялся с ней в несколько дней, на скорую руку муштровал и школил слова, собирал глянцевую колонну и гнал на убой редактору. В остальное время высиживал новую книгу. А выходные вечера я проводил с тобой. И так четыре месяца кряду.

      Ты прекратила нас накануне Восьмого марта. Кто-то из журнальных шапочных знакомцев бесчувственно шутил (каюсь, я всем и каждому жаловался на тебя, напрочь обезумел), сказал: «Чудесная подруга. Тебе не придётся тратиться на мартовский презент», – так говорил мне, я бессильно улыбался шапочному дураку, а душа ныла, точно больной зуб.

      Я сделался каким-то подкошенным и порожним, казалось, моя грудная клетка на мартовском ветру шелестит и хлопает полиэтиленовой пустотой. Что-то случилось с походкой, я потерял степенность, меня кружило, как сорванную афишу, я дёргано оглядывался по сторонам, будто нянька, потерявшая ребёнка…

      Стал таким суетливым, беспокойным. Вздрагивал от любого резкого – даже не звука – движения. Однажды со стула на пол съехали мои брюки. Этот почти бесшумный, но неожиданный поступок одежды едва не выщелкнул сердце.

      На меня, подранка, вмиг ополчились стихии природы и санитары городского леса. Редактор, чуя во мне творческого инвалида, впервые погнал прочь колонну моих рекрутов – не подошла колонка. Переписал проклятую – снова не подошла – на тебе! на! Обманул, до слёз бессовестно надул издатель – на! на! Хозяюшка взвинтила прайс за штору до десяти тысяч – не нравится? Вот бог, а вот порог!..

      Ко всеобщей пастернаковской травле подключилась моя иногородняя вторая половина – та, ради (из-за?) которой я уехал на «заморозки». Позвонила. Не знаю, каким инстинктом поняла, что нужно затаптывать и добивать: «Подонок! Ты нас бросил!» – в таком тоне она со мной ещё не говорила. А рядом с ней, я слышал, плакал и тосковал мой сердечный ребёнок, мой крохотный сынок, и просил: «Мама, мама, не кричи на папу!»

      Не помню, что я отвечал, вроде возражал: «Я в Москве не “поёбываюсь”, как ты выразилась, дурочка, а работаю!»

      Половина закончила плачущим воплем: «Чтоб ты сдох, пидор!..»

      А я вовсе не обиделся. Брань потеряла прежний смысл. Ну, пидор. С тем же успехом половина могла обозвать меня, допустим, вратарём: «Чтоб ты сдох, вратарь!»

      К началу второй недели твоё отсутствие перестало быть дыхательно-сосудистой проблемой. Тоска перекинулась на кости. Нервически скулили рёбра,

Скачать книгу