LITMIR.BIZ

      ISBN 978-5-4493-2626-3

      Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      1713. Крыло голубя

      В Риге снега почти не было, а здесь его навалило по уши. Ледяным и слепяще-звездным выдался сочельник года одна тысяча семьсот тринадцатого. Ранним утром, на постоялом дворе, пока кучер «переобувал» карету, переставляя ее с колес на санные полозья, молодые господа сонно таращились с крыльца на утреннее звездное небо. Старший из них с удовольствием узнавал на своде небесном знакомые созвездия и тут же их называл по именам, а младший – только зевал, прикрывая узкой ладошкой розовый рот.

      В карете ехали они втроем – юные бароны фон Левенвольде, средний и младший, и камердинер Кейтель, молодой еще человек, но уже вполне упитанный и степенный. Как только карета стартовала с постоялого двора, Кейтель завернулся в шубу, опустил на лицо до самого носа меховую шапку и в таком убранстве отправился на свидание к Морфею. Молодые господа отчаянно мерзли, пытались натянуть шерстяные гетры до бедер, и безутешно зарывались носами в свои пушистые муфты.

      – Едем, едем, из столицы славной и древней – в столицу новую и поганую, – капризно и сердито проговорил младший Левенвольд, – у себя дома были мы сыновья пленипотенциария, первого человека в Риге, и uradel, а здесь станем – выскочки лифляндские, одни из многих, они у себя, наверное, и слова такого не знают – uradel…

      – Ну, ты мог бы и не ехать, – лениво возразил его брат, согревая дыханием тонкие, в перстнях, пальцы – и пар клубился из его рта, как у человека, курящего трубку.

      – И что бы мне было делать – жениться? Сделаться первым в истории лифляндским султаном? – юноша произнес это с таким комическим недоумением, что брат его рассмеялся.

      Фридриху Казимиру, или Казику, как звали его дома, исполнился двадцать один год. Он был заметно выше двух своих, прямо скажем, невысоких братьев, и до недавнего времени считался самым красивым из всех троих. Два года назад оспа исклевала его лицо, словно жестокая птица. Если не подходить близко и не вглядываться – что там, под краской – он был все еще очень хорош собою, стройный, как Аполлон, обладатель римского профиля, чернейших локонов, оленьих глаз и безупречных манер. Казик знал четыре языка – французский, итальянский, греческий и латынь. В университете прочили ему великое будущее, и отец, обер-гофмейстер принцессы Софии-Шарлотты, супруги русского наследника Алексея, призвал одаренного юношу к себе, на придворную службу. В последнем отцовском письме содержалось несколько весьма многозначительных намеков – что за дерзкие планы строит почтенный Герхард Левенвольд в отношении своего среднего сына.

      Младшему, Густаву Рейнгольду, вот-вот должно было исполниться шестнадцать. Родные звали его Рене, а рижские дамы и девицы прозвали мальчишку – фреттхен, хоречек – за вкрадчивую проникновенность. Узкий в плечах и тонкий в талии, он и в самом деле походил на этого гибкого, хищного зверька. Рене из Риги бежал, вернее – был эвакуирован. Он рано утратил цветок своей невинности, и предпочитал женщин замужних и постарше, но отчего-то вышло так, что сразу три девицы из мещанок неожиданно оказались от Рене брюхаты. Для него нашлось место рядом с братом в карете до Санкт-Петербурга – и Рене удрал, оставив мать и сестру улаживать его дела. Рене тоже был брюнет, с глубокими глазами ночного зверя и узким белым личиком, которое несколько портила постоянная злая гримаска. Тонкие усики и серьги, по замыслу Рене, должны были делать его старше, но выходило – черт знает что. Бездарный Рене не знал толком ничего, кроме французских романов и французских же стихов, и старший брат их, Карл Густав, Гасси, говорил о нем, жестоко смеясь: «Если бы ты был костяшкой домино – ты был бы – пусто-пусто. Ни с чем пирожок, одним словом».

      Карета остановилось, и в переднее окошко видно было – как сорвался со своего места кучер и сиганул за сугроб.

      – Забавно было бы, если бы он совсем от нас убежал, – мечтательно произнес Рене.

      – Наверное, съел за ужином что-нибудь не то, – предположил разумный Кейтель. Он привстал, подышал на круглое, как иллюминатор на корабле, переднее окно, вгляделся и успокоил, – Вон, сидит, шапка видна.

      Рене тоже подышал на свое окно, приложил к заиндевевшему стеклу теплую ладонь – и ладонь отпечаталась на стекле. Стал виден высокий, до середины кареты, ледяной сугроб, и на вершине сугроба, на корке ледяного наста – крошечная огненная лисичка. Лисичка с любопытством смотрела на Рене и даже сделала по направлению к карете несколько несмелых шажков.

      – Казик, смотри, – Рене толкнул в бок сонного брата, по уши завернутого в волчью шубу. Казик глянул в ледяную проталинку и тут же машинально потянулся – к пистолету на поясе.

      – Не надо, Казик, зачем? – остановил его Рене, – Она нам все тут провоняет.

      Кучер вернулся на облучок, лисичка прыснула прочь – огненным росчерком по белому снегу – и сани помчались.