LITMIR.BIZ

      коренной причиной мирового <зла>: является сама природа, и ее-то и нужно полностью преобразовать. Человечество собственными усилиями должно создать Новую Землю и Нового Человека. [АГУРСКИЙ. С. 54].

      Противопоставление человека природе не может не привести к мысли о том, что самым драматическим конфликтом человеческого бытия является конфликт между разумом и инстинктом, конфликт, впервые сформулированный Шопенгауэром. В начале творческого пути Горький подчиняет разум инстинкту вопреки Шопенгауэру, подчинявшему инстинкт разуму. В рассказе «Мужик» (1900) архитектор Шебуев рассуждает: «Непомерно развитый интеллект всегда ослабляет непосредственное чувство… Когда нет в человеке равновесия, когда он внутренне искривлен и сам из себя с болью рвется куда-то… рвется потому, что ум его вступил в напряяженное противоречие с чувством… Жизнь хочет гармоничного человека, человека, в котором интеллект и инстинкт сливались бы в стройное целое». В 1906 году в записной книжке Горький истолковывает непротивление злу Толстого как непротивление инстинкту. Со временем он убеждается, что разум слишком часто оказывается пленником слепого инстинкта, унаследованного человеком от слепой враждебной природы. В очерке о Льве Толстом (1919) говорится: «Плоть должна быть покорным псом духа, куда пошлет ее дух, туда она и бежит, а мы – как живем? Мечется, буйствует плоть, дух же следует за ней беспомощно и жалко», а в рассказе «Сторож» об этом сказано как о трагедии: «У меня не хватило ни разума, ни воображения, никаких сил, чтобы соединить эти два мира, разъединенные глубокой трещиной взаимного отчуждения… На одной стороне бессмысленно и безысходно мечется сила инстинкта, на другой – бьется обескрыленной птицей разум, запертый в грязной клетке быта». <…> В 1936 году <критик Вронский> писал: «Мысль о разобщенности стихийного и разумного начала одна из основных у Горького. Это не только его мысль, но и мироощущение. Горький издавна “болен” этим вопросом, но он болен им потому, что остро всегда ощущал разлад между инстинктами и разумом, между стихией и сознанием». <Однако> в двадцатых годах <Горький> мечтал уже о царстве чистого разума, а инстинкт для него, как и для Шопенгауэра, был тем, что надо изжить [АГУРСКИЙ. С. 60].