LITMIR.BIZ

      Но я описываю лишь случаи, которым сама была свидетельницей. И вот подумала: хоть и забавна эта старая хохма, но насколько действительно происходящее на сцене всегда смешнее бородатых анекдотов…

      Итак…

      С беретом все было как раз хорошо, он был нужного цвета.

      Но именно в этом легендарном речитативе оперы после вопроса:

      – Кто там в малиновом берете? – прекрасный бас Гремин спел свою реплику:

      – Ага! Давно ж ты не был в свете? – и, поскольку получилось складно и в рифму, он счел, что уже молодец, и продолжение петь не стал.

      Баритон же Онегин, чувствуя, что оркестр уходит вперед, а коллега молчит, пропел за него, изменив чуть-чуть грамматическое лицо и сократив убегающие длительности:

      – Позволь-КА ЕЙ представлюСЬ Я…

      Гремину ничего не оставалось, как продолжить:

      – Да кто ж она? (Ему, как нянюшке, «зашибло».)

      А Онегин на это – назидательно и выразительно (как бы – опомнись, «нас окружают»):

      – Жена ТВОЯ!

      Гремина это открытие ошеломило. Он обмер и спел реплику Онегина в недоумевающую малую секунду:

      – Так Я женат? Не знал я ране…

      (О, ранний «эклер»! Гремину было лет тридцать пять, как говорит литературовед Лотман.)

      Тут Гремин-бас вспомнил (хоть и зря), что у баритона, чьей партией он нечаянно завладел, это не вся реплика, и, не желая повторить свою былую ошибку, страдальчески продолжил:

      – Давно ли?

      Онегин (нажимая и умоляюще взглядом: пропадаем!):

      – Около двух лет!!!

      Гремин (совсем падая духом):

      – На ком?

      Онегин (боже мой!):

      – На Лариной!

      Гремин (ааааа – точно!):

      – Татьяне???

      Онегин (интимным ходом вниз по терциям, вроде как: ну, парень, дал ты мне поволноваться…):

      – Я ей знаком…

      Гремин (слава богу, пронесло):

      – ТЫ ИМ сосед!!!

      Тут все вернулось на круги своя, и Гремин пошел петь вожделенную залом арию в Ges-dur-е: «Любви все возрасты покорны».

      (Дескать, и маразматики тоже.)

      В зале никто ничего не заметил.

      Заметили сами бас с баритоном, помреж, следящий по нотам, окружающие генералы и Татьяна.

      Да я.

      Арию Гремин спел странно. Пытался отвлечься от клокочущей смеси смеха, испуга и облегчения – «пережал» страшно, но некоторые любят, когда так.

      Онегин все время отворачивался, как бы пораженный глубиной чувств князя, и утирал украдкой глаза – это очень даже мило было.

      Татьяна мелко вздрагивала в своем кресле и пряталась за веер.

      Хор стоял, нарочито мрачен и суров, чтоб не прорвалась всесметающая «бугага».

      Меня, стоящую за кулисами, и помрежа никто не видел, поэтому мы катались в родовых муках.

      Публика была в восторге.

      Инициация Валеры

      Из всех походов в буфет обычно самым сладким был первый: утром перед репетицией, как правило, я не успевала или не хотела есть, в перерыве буфет был закрыт, и только в два удавалось наконец припасть к чашечке кофе и к крабовому салату. (Причем я заметила: от русской музыки в животе урчало сильнее, чем от итальянской.)

      И вот я поворачиваюсь от стойки, чтоб сесть за стол, и вижу, что в углу одиноко сидит наш новенький баритон Валера, высокий, красивый и очень молодой парень. Он еще никого не знал в театре, скромно ел котлету, поминутно оглядываясь на веселые компании по соседству, которые еще его не принимали.

      Я села к нему, спросив разрешения, и мы разговорились. Кто он, откуда, где пел, какие композиторы ему нравятся. Он очаровательно улыбался, но был напряжен: ждал, когда прозвучит по радио помреж с объявлением. И вот голос над ухом сказал: «Солистов, отъезжающих в город Р., просим пройти к служебному входу». Валера раскланялся, отнес тарелки

Скачать книгу