LITMIR.BIZ

Скачать книгу

из которого уж никакие старания вывести её не могли, ни полная самоотверженность для неё Станислава, который исполнил святую волю её сына, ни лекарские средства, используемые Брантом, пробующего всё, но заранее объявляющего, что когда болезнь душа создаёт и уничтожает тело, нет на то в медицине лекарства. Дормундова перестала плакать и говорить, ходила как немая тень, бессознательная, похудевшая и, не позволив ничего передвигать в комнатке Каролка, все дни с его тенью на обычном своём месте проводила, оберегая свои сокровища, памятки. Самую маленькую частичку бумаги, на которой он написал несколько слов, она спрятала как реликвию и не раз долго, долго держала перед глазами бесформенные рисуночки, начерченные его ещё детской рукой. Марта почти силой пыталась её кормить, Станислав – принуждал к отдыху, но чаще всего, пробыв несколько дней и ночей без движения в комнатке, наконец, утомлённая бессонницей и страданием, падала на пол у кроватки сына и так засыпала на несколько часов, после которых снова начинались прерванные на короткое время воспоминания и страдания. Состояние такое не могло продолжаться долго; исчерпывая все силы, оно должно было измениться или перестать, а так как глубокому горю матери могла положить конец только смерть, Дормундова в горячке страдания прожив несколько месяцев, наконец закончила жизнь, густо переплетённую страданием.

      В течении всего этого времени медленного угасания Станислав не отошёл от неё ни на минуту; стал для неё в действительности усыновлённым ребёнком, неутомимой заботой, с какой служил бедной бессознательной женщине. Вильно стоял опустевшим, академики выехали; товарищи исчезли, он один, сломленный множеством испытаний, остался отважно тянуть этот плуг недоли и долга. Доктор Брант только немного ему помогал, не отступая от несчастной, пытался прибавить сил и мужества Шарскому.

      Но когда молодой опекун вдовы, уверенный, что время должно смягчить человеческую боль, и что Бог её дольше сохранит при жизни, спрашивал о надежде у лекаря, тот совсем не скрывал от него последствий, которые для него были явными.

      – Мой дорогой, – сказал он, – правда, есть раны, которые исцеляются, но есть и неизлечимые, к этим нужно отнести страдания Дормундовой, у которой ничего не осталось на свете, так как то, в чём замкнула свою жизнь, ушло в иной, лучший свет. Она должна умереть и скоро умрёт, потому что ежедневно явно чахнет на наших глазах. Если бы она хотела оторваться от этого зрелища, искать средства… но она не думает о себе, она ещё плачет по своему последнему и со слезами душой пренебрегает.

      Таким образом, это зрелище неизлечимой боли и медленной смерти было жестоким для молодого сердца; а Станислав, несмотря на свою привязанность к вдове и сострадание к ней, должен был добывать все свои силы, чтобы исполнить долг. Днём и ночью, в непрерывном молчании он бдил над ней, спал, когда она на мгновение засыпала, и то не ложась, а малейший шелест будил испуганного. Комнатка, рядом с которой он постоянно должен был стоять на страже, грустная как гроб, в его глазах казалась неустанной угрозой и напоминанием о смерти; смерть окружала его вокруг, каждую минуту он должен был опасаться, как бы из его мимолётного сна стук забивающейся крышки гроба неожиданно не разбудил.

      Пани Дормунд слабела, слабела, не изменила режима этой исчерпывающей жизни и в последний день казалась какой-то более сознательной; промолвила несколько слов, объявила какое-то желание, начала вроде бы возвращаться к жизни. Станислав неизмерно обрадовался, в него вошла надежда, он послал за доктором Брантом и за другом вдовы, нотариусом Пальским, которых она хотела иметь при себе. Оба, сразу прибыв, закрылись с ней, а Шарский опустился на колени благодарить Бога за то, что считал Его чудом. Каков же был его испуг, когда лекарь, выходя из покоев пани Дормунд, миной показал ему, что потерял всякую надежду.

      – Но ей было лучше! – воскликнул Станислав.

      – Это лучше всегда предшествует смерти и объявляет о ней в болезнях этого рода, особенно в тех, что происходят от души либо касаются души. Дормундова исчерпала себя страданием до последней капли жизни и силы.

      Пальский вышел также с какими-то бумагами, заплаканный и смешанный. Следом за ним показалась пани Дормунд, вроде бы более сознательная, но опёршись на руку Марты, которая должна была тянуть её, так как своими силами не могла. Казалось, она ведёт её к кроватке сына, та встала перед ней на колени, начала целовать его игрушки и расплакалась громким рыданием.

      Марта, как и Станислав, ошибалась, думая, что плачь может ей помочь и облегчить, потому что давно имела сухие глаза; но тут же Дормундова поднялась, зовя Станислава. Это её обращение к нему снова было таким чрезвычайным, что Шарский побежал, восстанавливая надежду.

      – Встань на колени, дитя моё, – сказала она слабым голосом, – благословляю тебя, благодарю тебя от моего имени и Каролька за принятие сыновнего бремени. Дай тебе Боже, чтобы жизнь принесла тебе столько радости и счастья, сколько ты насмотрелся и натерпелся страдания… Пальский уже знает, что я хочу…

      Едва это произнеся прерывающимся голосом, вдова снова начала плакать и рыдать, бросилась судорожно на ложечко сына и на нём бедная скончалась. Долго Станислав и Марта обтирали и помогали, думая, что она только

Скачать книгу