LITMIR.BIZ

      Моя мама, работая на швейной фабрике «Большевичка», хорошо шила, и каждый раз к празднику она мне делала какой-нибудь костюмчик. Я помню, что пришел в детский сад на какой-то утренник в костюме моряка с большим воротником и бескозыркой. Понятно, что мальчики в таком возрасте обычно в два раза меньше девочек. И девочка, которая выглядела намного взрослее меня, и, я не помню – то ли она мне казалась вредной, то ли она вообще была вредная, а может, просто испытывала ко мне симпатию какую-то – она ко мне подошла, и очень сильно ущипнула за локоть. Я расплакался. На что она сказала мне, что моряки не плачут. И я осознал всю трагичность реальности. Я снял бескозырку и больше не надеялся стать моряком, что, в общем-то, наверно, в какой-то степени даже очень неплохо.

      Также, еще позже, я хотел быть… нет, я не хотел быть художником, я просто был потрясающим художником в начальных классах. Я просто от природы хорошо рисовал, чувствовал светотени без того, чтобы кто-то мне объяснял, как они работают. Помню, на уроке по рисованию нас попросили… нет, нас не просили. Школы были другими тогда: нам приказали нарисовать какое-то проволочное изделие из металла. Естественно, все начали рисовать держатели под цветы, которые висели на стенах, а я, наверно, впечатленный «Невольником» Лермонтовским, нарисовал разорванную решетку в темнице, довольно искусно переплетенную, и там реял орел молодой. Я не знаю, почему преподавательница не оценила всей поэтичности образа, ну, в общем-то, за это была поставлена двойка и вызваны родители. Мне и по сей день кажется это очень абсурдным. Сегодня бы, наверно, за это поставили пятерку, и вообще: наградили бы медалью. Так вот, это подорвало мое желание рисовать, но точку поставило на моей карьере живописца событие, которое произошло чуть позже. Я очень успешно обменивал рисунки, скопированные с мультфильма «Ну, погоди!», (я просто по памяти рисовал волка и зайца) на какие-то безделушки. У некоторых одноклассников были пластмассовые индейцы – это солдатики моей мечты, потому что у меня, по каким-то причинам, игрушки были менее продвинутые. И индейцев пластмассовых, соответственно, у меня тоже не было. Я понял, что чтобы скопить хорошую коллекцию индейцев со всевозможными томагавками, нужно запустить тяжелую артиллерию. Тогда я перерисовал мамин журнал мод без одежды. За день я скопил невероятную коллекцию индейцев, и, похоже, меня кто-то слил, потому что утром я обнаружил склад непроданных картин у себя на кровати. Вошел папа и сказал, что если еще раз увидит у меня такие картины, он маме расскажет. На этом закончилась живопись в моей жизни, что, наверно, тоже неплохо, потому что, все-таки, живописец – это человек с бородой и в свитере, а это уже как-то близко к теме барда.

      Позже я чуть не стал модельером. Лет в тринадцать или четырнадцать я увидел во Дворце Пионеров на одном мальчике-музыканте какую-то фуфаечку с накладными карманами и с какими-то приштопанными полосами. Купил он ее где-то в Петербурге, тогда еще в Ленинграде, и она была такой фирменной… на самом деле, я думаю, что она была самопальная, но нам говорилось, что она очень иностранная. Я опять же, по памяти, набросал картинку. Закупил пеленки голубые, потому что они самые дешевые были. Я их закупил и половину из них покрасил в серый цвет. По-моему, в то время таблетки были такие с серой краской. В общем, я целую кастрюлю наварил этих серых пеленок и сшил такие же комбинированные фуфайки: голубые и серые. Тогда это были жутко модные цвета. То самое время, когда в Петербурге начали носить странные висящие пиджаки. Так вот: я сшил эти фуфайки, и они получились невероятно иностранные. Пошел на рынок, продал за полчаса шесть штук по пятьдесят рублей – это приравнивалось примерно к месячному заработку в районе КЖБИ, районе, где я жил в Костанае. Я прямо-таки полчаса жил в раю, пока не выяснилось, что за мной следит милиция. Меня, значит, поймали, такого самого страшного преступника, и стали выяснять, откуда я такой фарцовщик взялся. Я зачем-то сказал, что купил эти фуфайки в Ленинграде, на что мне стали приписывать статью. А мне ведь, на секунду, было всего лишь тринадцать или четырнадцать лет. Так вот, привезли меня домой и стали родителям рассказывать, что я фарцовщик, и меня нужно судить. На что мама сказала, что я сам сшил эти фуфайки. Они поверили только после того, как она показала все обрезки около швейной машинки. В итоге, посадить меня, разумеется, не посадили, но триста рублей

Скачать книгу