LITMIR.BIZ

      Порывистый сильный ветер трепал ветви вековых деревьев, срывая с них пожухлую листву, вернее, что от неё оставалось. Свинцово-серые тучи заволакивали ясное голубое небо, заслоняя негреющее зимнее солнце. Сквозь лесную чащу, погоняя коня чёрной масти, стрелой нёсся путник с сидящим впереди него ребёнком, закутанный в широкий чёрный плащ, до боли в костяшках пальцев вцепившись в поводья, словно спасаясь бегством от кого-то или чего-то. Поглядев на их одеяния, можно было предположить, что всадники принадлежат к знати, несмотря на истрёпанный вид их одежд. С двух сторон к седлу были привязаны седельные сумки, служившие вместилищем для того немногого из личного имущества, что у владельцев осталось…

      Резкий ледяной ветер, пробирающий до самых костей, дул всадникам в лицо, заставляя щуриться от колючей пыли, летящей в глаза. Декабрь – первый месяц зимы, обещающей в этом году быть на редкость холодной, не замедлил вступить в свои права.

      – Брр! Ну и стужа! – с обветренных губ взрослого всадника впервые за долгое время сорвалось восклицание, разбудившее задремавшего ребёнка, и недовольно фыркнувший конь словно вторил своему хозяину, а изо рта и ноздрей животного повалил пар.

      – Скажи, мы ведь уже приехали? – послышался тоненький детский голосок и клацанье зубов от холода. – Это Берри?

      – Да, радость моя, – ответил старший собеседник ребёнку. – Мы в Берри. Здесь люди кардинала не станут нас искать.

      – Когда мы уже приедем к твоему старому знакомому в замок?

      – Совсем немного, потерпи, мой котёнок… – Но сколько ещё так терпеть? Мне очень холодно, руки и ноги озябли, а ещё страшно… – усталый голос ребёнка сорвался и дрогнул.

      – Когда приедем уже? Когда? Когда? – звучал надрывно один и тот же вопрос, мучительным набатом отдаваясь в ушах старшего наездника.

      – Всего полчаса езды ты можешь потерпеть? – зазвенели в голосе старшего нотки раздражения, но потом, словно желая загладить вину за невольную резкость, он добавил: – Всё будет хорошо, скоро мы с тобой будем в тепле и уюте, не унывай…

      Ребёнок, смутившись, примолк и ещё крепче прижался к своему спутнику. Даже свист и вой ветра был не в силах нарушить повисшего между ними неловкого и тяжёлого молчания…

      Стемнело. Недолгий зимний день отступил перед сгущающимися сумерками. Тучи, затянувшие небо, из свинцово-серых стали чёрными. Рёву ветра вторили тревожные уханья сов и редкое карканье ворон. По сторонам дороги слышались какие-то завывания, заставляя взрослого всадника сильнее подгонять коня, чтобы скорее выбраться из этого леса, словно зловеще намекающего чужакам, что им здесь явно не рады. Лишь с наступлением глубокой ночи усталые путники, взрослый человек и закутанное в плащ с ног до головы дитя, оба измученные трудной дорогой – как и их конь, выехали к какой-то заброшенной и поросшей мхом хижине на окраине леса. Даже пристройки для хлева там не было, поэтому коня путешественники решили оставить ночевать в хижине, а не на холоде, снаружи.

      В левом углу комнаты ребёнок приметил некогда заброшенный очаг и развёл огонь с помощью огнива и сухой соломы, забытой кем-то рядом, в котором сейчас горел огонь, заставляя мороз в помещении постепенно отступать. Юный путник и его старший сопровождающий отвязали сумки от седла, сложив их рядом с кучей старой соломы. Съев три морковки, предложенные ребёнком, конь, довольно фыркнув и потёршись головой о плечо поднёсшего ему столь вкусное угощение, лёг спать прямо на сенной куче, иногда продолжая довольно пофыркивать во сне.

      – Слава Богу, хоть несколько часов покоя! – воскликнул старший всадник облегчённо. Он откинул с головы капюшон плаща, снял берет и взлохматил чёрные волосы, остриженные до ушей. Прямая чёлка, закрывающая брови, неприятно липла к вспотевшему лбу.

      – Мамочка, – подало голос дитя, – теперь-то мне можно не называть тебя папой и не делать вид, что я мальчик?

      – Можно, Жанна, но только наедине. Запомни, на людях я снова твой отец Бертран де Шазей, а ты мой сын Матье.

      – Одному Богу ведомо, как надоел мне весь этот маскарад! Полтора года – если не больше – скитаний по всем городам Франции, скрываясь от ищеек красного герцога! – надрывно воскликнула девочка, в свою очередь тоже сняв капюшон, и берет с головы, запустив тонкие пальчики в свои чёрные волосы, достающие до подбородка.

      – Подумать только, Жанна, – обращалась женщина не столько к своей дочери, прелестной кареглазой девочке десяти лет, сколько к самой себе, – объявить меня в розыск, как государственную преступницу, переметнувшуюся некогда на сторону англичан! Меня, – она прижала к груди правую руку, – которая много лет была глубоко преданна Его Высокопреосвященству и короне, которая всегда была верна Франции! – алая краска праведного негодования покрыла ранее бледное лицо молодой дамы. Она и была молодой красивой женщиной, хотя прежний вид шпионской деятельности и перенесённые тяготы отметили её живое лицо печатью смертельной усталости от жизни. Её ставшие впалыми щёки, казалось, заполыхали огнём. Этим же огнём зажглись её запавшие голубые

Скачать книгу