LITMIR.BIZ

Скачать книгу

не в каждой квартире), но такси приезжало. А вот «поймать» машину на улице зачастую было проблематично. Водитель почему-то всегда оказывался занят. «Еду в парк», «Беру заказ», «Не по пути» – таковы были типичные ответы, поскольку и здесь спрос превышал предложение. Лишняя работа шоферу не требовалась.

      Только весной 1977 года, когда такси внезапно подорожало вдвое, на добрые полгода таксисты стали улыбчивыми и перестали спешить в парк [Герман 2000: 422].

      Стиральный порошок.

      Помню, как у станции метро «Коломенская», – пишет журналист Анатолий Рубинов, — остановился грузовик, и с него сверху вниз стали продавать пестрые коробки <…> Брали по десять коробок, по двадцать. Вагоны от метро «Коломенская» до «Сокола» запахли «Лотосом». Лиц многих пассажиров не было видно – их заслоняли красивые коробки [Рубинов 1988: 17].

      Детские товары. Вот официальное письмо, направленное журналом «Коммунист» в московский универмаг «Детский мир» в феврале 1963 года:

      В связи с рождением ребенка у сотрудника журнала местком просит разрешить приобрести в вашем универмаге детскую кровать (или колясочку) и ванночку [Бовин 2003: 91].

      Самый страшный случай дефицита – лекарства. У кинорежиссера Георгия Данелии случилась клиническая смерть. Потребовались лекарства, достать которые не мог даже министр здравоохранения. Тогда позвонили в Германию журналисту Норберту Кухинке, который снимался у Данелии в «Осеннем марафоне» (лохматый литературовед, переводивший Достоевского). Тот мигом купил, что нужно, и передал знакомому пилоту, летевшему в Москву. Однако потребовалась еще помощь академика Евгения Примакова, который со знакомым генералом КГБ приехал в «Шереметьево» убеждать таможенников срочно пропустить этот необычный «груз» [Данелия 2006: 353].

      Много еще можно приводить примеров советского дефицита. Но главной проблемой для большинства населения, конечно, была одежда. До какого-то времени покупатели удовлетворялись тем, что можно купить хоть какие-то вещи. Поколения, пережившие войну или перебравшиеся в города из нищей, разоренной коллективизацией деревни, были терпимы к низкому качеству, радуясь самому наличию товара. Однако и среди них порой зрело недовольство.

      Как-то раз еще в 1950‑х слесарь-стахановец подарил любимой жене три пары шелковых чулок. На следующий день жена спросила: «Ваня, и тебе не стыдно? За что ты меня обидел?» Чулки оказались полосатые, рябые. Верх цвета загара, а низ – бурого оттенка. Вроде бы налицо явный брак, однако на самом деле он вполне соответствовал стандартам, установленным в советской трикотажной промышленности. На бюрократическом языке это деликатно называлось «зебристостью» [Гурова 2008: 89]. Может, предполагалось, что грациозная зебра является идеалом красоты для советской женщины?

      Впрочем, к 1970‑м, когда зарубежная легкая промышленность резко рванула вперед, обеспечивая массовый спрос сформировавшегося общества потребления на одежду и обувь разных цветов, фасонов и стилей, проблема «зебристости» стала для советской экономики далеко

Скачать книгу