Скачать книгу

прокуренные резцы.

      – Ему бы клюквы надавить, – говорил Бородухов, поглядывая на терпеливо сидевшую возле Копешкина сестру с тарелкой на коленях. – Дак где ж её взять… Нежели посылку из дому затребовать. У нас её сколь хошь. Вот как добро жар утушает, клюква-то.

      Как-то раз на имя Копешкина пришло письмо – голубенький косячок из тетрадной обёртки. Сестра поднесла конверт к его глазам, показала адрес.

      – Из дому? – спросил Бородухов.

      Подёрнутые температурным нагаром губы Копешкина в ответ разошлись в тихой медленной улыбке.

      – Вот и хорошо, вот и ладно. Пацаны-то есть?

      Копешкин с трудом пригнул два непослушных жёлто-сизых пальца с приставшими крупинками гипса на волосках, показывая остальные три.

      – Трое, выходит? Тогда держись, держись, парень. Теперь домой недалёко.

      Сестра Таня предложила прочитать ему письмо вслух, но он беспокойно шевельнул кистью.

      – Сам хочет, сам, – догадался Самоходка.

      – Ежели может, дак пусть сам, – сказал Бородухов. – Своими-то глазами лучше.

      Косячок развернули и вставили ему в руки.

      Весь остаток дня листок проторчал в недвижных руках Копешкина, будто вложенный в станок. С ним он и спал ночью. А может быть, и не спал… Лишь на следующее утро попросил перевернуть другой стороной и долго разглядывал обратный адрес, где крупными неловкими буквами, написанными послюнявленным чернильным карандашом, было выведено: «Пензенская область, Ломовский район, деревня Сухой Житень».

      Перед маем из нашей палаты ушли сразу трое. Им выдали новенькие костыли, довольствие на дорогу и отправили по домам. Это тоже означало конец войне. Раньше их направили бы в так называемый выздоравливающий батальон, на какие-нибудь работы: пилить дрова, сапожничать, заготавливать в колхозах фураж, с тем чтобы потом, ещё раз пропустив через жёсткое сито комиссии, выкроить из этих хромоногих и косоруких одного-другого лишнего солдата для фронтовых тылов. Но теперь такие и там были не нужны.

      Те, кто остался, кто мог переползать по палате, перебрались на опустевшие койки у окон. Приоконные места были привилегированными: оттуда можно хотя бы смотреть на улицу. Эти койки обычно захватывали выздоравливающие.

      Ушёл к окну сапёр Михай, родом из-под загадочного бессарабского городка Фалешты. Я представлял себе молдаван непременно черноволосыми, кареглазыми, поджарыми и проворными, а этот был молчаливо-медлительный увалень с широченной спиной и с детским выражением округлого лица, на котором примечательны были и удивительно ясные, какие-то по-утреннему свежие, чистые, ко всему доверчивые голубые глаза, и маленький нос пипочкой. К тому же Михай, даже коротко остриженный под машинку, был золотисто-рыж, будто облитый мёдом. Этот большой тихий тридцатилетний ребёнок вызывал у нас молчаливое сострадание. Он единственный в палате не носил гипсов: обе его руки были ампутированы выше локтей, и пустые рукава исподней рубахи ему подвязывали узлами.

      Тётя Зина вспоминала, как она однажды, ещё зимой, убирая в туалете, застала там беспомощно

Скачать книгу