Твоя Мари. Когда ее не стало - Марианна Крамм

Скачать книгу

та начинается новая глава, новая история. Возможно, самая главная в твоей судьбе.

      Смысл выражения «Жизнь заиграла другими красками» я в полной мере осознал еще в семнадцать лет, начав ходить на подготовительные курсы в мединститут. Это было как вспышка, как яркий свет, от которого на секунду слепнешь, а потом не можешь видеть ничего вокруг. Ничего – кроме этого лица, склоненного над тетрадью, тонкой шеи в воротничке кофты, запястья руки, сжимающей ручку. Помнишь две родинки на шее справа – одна над другой, шрам на правой руке – небольшой, с горошину, потому что видел его, когда в автобусе она взялась рукой за поручень, и рукав куртки чуть сполз.

      Я, кажется, и теперь помню то ощущение, с которым бежал домой с остановки после первого занятия. Мне хотелось немедленно взять карандаш и запечатлеть на бумаге всё, что я сегодня увидел, потому что очень страшно было растерять, не запомнить.

      Ничего не ответив маме, встретившей меня каким-то вопросом в прихожей, я сбросил кроссовки и куртку и ринулся в свою комнату, запер дверь и, включив свет, укрепил на мольберте чистый лист. Штрих, еще один, еще… Вышло вроде похоже – ну, во всяком случае, так, как я запомнил.

      С этого вечера так и повелось – возвращаясь с курсов, я первым делом зарисовывал всё, чем успел напитаться за полтора часа, и только потом выходил в кухню ужинать. Родители многозначительно переглядывались, но вопросов не задавали. Я же сам и раньше ничего особенно о себе не рассказывал, а теперь вообще хотел, чтобы меня как можно меньше о чем-то спрашивали. Рисунки, как вещественное доказательство моей новой жизни, я прятал в антресоли, к задней стенке – так было больше шансов, что мама их не обнаружит.

      …На четвертом уроке – кажется, это была химия, – я вдруг забеспокоился. Причин для этого не было, химию я знал хорошо, никакая контрольная или вызов к доске не могли выбить меня из равновесия. А под ложечкой сосало, ныло от неприятного предчувствия. И я вдруг вспомнил – мольберт. На нем остался вчерашний рисунок, я забыл снять его и убрать в антресоли! Еле досидев до конца занятий, я ринулся домой, даже не попрощавшись толком с пацанами.

      Мольберт стоят повернутым к стене, когда я уходил утром, это я помнил совершенно чётко – на нем остался незаконченный набросок, не хотелось, чтобы мама или отец, войдя в комнату, увидели это. А сейчас он был развернут ко входу, и с белого листа на входящего оглядывалась через плечо девушка. Прорисован был только профиль, остальное пока еще жило в набросках, но выглядела она как живая.

      – Кто это, сынок? – спросила, выходя из кухни, мама, и я вздрогнул:

      – Никто. Это ты мольберт трогала? Я ведь просил.

      – Хотела ковер почистить.

      – Мама! Я сам у себя убираю, ты забыла? – внушительно произнес я, поворачивая мольберт к стене.

      – Так и не скажешь, кто это?

      – Просто девушка, – буркнул я, стягивая свитер и стараясь не поворачиваться к маме лицом, чтобы не увидела, как я покраснел.

      Это была не просто девушка – ну, для меня, во всяком случае, уже три недели она не была «просто», хотя практически не замечала меня. А я считал часы до момента, когда нужно будет выбегать из дома и нестись на автобусную остановку, запрыгивать в автобус и с колотящимся сердцем гадать – сядет ли она на своей остановке в этот же автобус, или я смогу увидеть ее только в здании медицинского института.

      Помимо выпускного класса школы и подготовительных курсов трижды в неделю, я еще заканчивал художественную школу, там тоже близились экзамены. Свободного времени практически не было – я или зубрил химию с биологией, или стоял часами за мольбертом, или мотался на другой конец города, где располагалась медицинская институт. Казалось бы, всё это должно было выматывать так, чтобы единственной мечтой была кровать и подушка, но нет. В начале октября у меня появилась Машка – ну, как «у меня»… Не у меня, конечно, а просто появилась, и я потерял голову, сон, покой и аппетит. На листах, укрепленных на мольберте, всё чаще вместо пейзажей или анатомических набросков появлялся ее профиль, ее тонкая шея в воротничке кофты, просто какие-то наброски карандашом, в которых угадывался ее силуэт.

      Я и в художке часто, забывшись, рисовал что-то похожее, даже не придавая значения тому, что тема была задана совершенно иная. Конечно, это не могло остаться незамеченным.

      – У тебя, Денис, стали хорошо получаться такие наброски, – преподаватель живописи стояла у моего мольберта и с интересом рассматривала карандашный набросок женского профиля. – Много чувства в работе.

      Я, кажется, покраснел, потому что это было именно то, о чем она говорила. На белом листе ясно угадывались Машкины черты – ее нос, ее скула, ее маленькое ухо с сережкой, ее прядь волос, выпадавшая из любой прически. Мне казалось, что прежде я не видел девушки, привлекавшей бы меня с такой силой.

      – Ты научился подмечать то, что у человека внутри, – продолжала преподаватель, рассматривая набросок. – И это внутреннее ты очень хорошо переносишь на бумагу, настолько, что оно значительно превосходит внешнее. Я вижу эту девушку, я ее чувствую, она мне интересна – понимаешь, о чём я?

      Я кивнул. Мне и самому

Скачать книгу