LITMIR.BIZ

Скачать книгу

торый может свидетельствовать в пользу версии самоубийства. Хотя, строго говоря, доказательством самоубийства он не является. Ведь если Назаров смог снаружи открыть дверь со вставленным изнутри ключом, не повредив ее, то он сам или кто-нибудь другой мог аналогичным образом эту дверь закрыть.

      Таким образом, в акте Горбова не содержится неоспоримых доказательств самоубийства. Отсутствие доказательств, как в акте, так и в последующих сообщениях прессы, было заменено голословными утверждениями. Одно из первых анонимных сообщений, помещенных в газете «Правда», утверждало, что «по мнению друзей Есенина, самоубийство является выполнением давно задуманной мысли».[1] Кто были эти «друзья», чье мнение приводила газета, не сообщалось. Впоследствии место «друзей» заняли стихотворные цитаты с суицидальными высказываниями самого Есенина.

      Многие современники легко поверили в версию самоубийства, поскольку были уже подготовлены к известию о его смерти. По свидетельству В. Ф. Наседкина, «в апреле <1925> по Москве поползли слухи о близкой смерти Есенина. Говорили о скоротечной чахотке, которую он, простудившись, будто бы поймал на Кавказе».[2] Один из журналистов привел высказывания окружающих после смерти Есенина: «„Мы этого ожидали“. – „Иначе он не мог кончить“. – „Уж таков удел поэта!“».[3] Некоторые писатели давно испытывали опасения за его жизнь. Об этом А. М. Горький писал И. А. Груздеву (9 января 1926): «Очень подавлен смертью Есенина, хотя давно предчувствовал и, пожалуй, даже был уверен, что мальчик этот плохо кончит. Предчувствие возникло после первой же встречи с ним»[4]. Через несколько дней в письме В. Ф. Ходасевичу Горький развивал эту тему: «Есенина, разумеется, жалко, до судорог жалко, до отчаяния, но я всегда, т. е. давно уже, думал, что или его убьют, или он сам себя уничтожит»[5]. О том же писатель И. Е. Вольнов сообщал другому писателю, И. М. Касаткину (10 января 1926): «Я только что узнал о смерти Сергея. <…> Как-то почти не удивился. Почти почел это естественным»[6].

      Официальная версия была сформулирована однозначно и достаточно четко. Однако, наряду с констатацией самоубийства, требовалось создать мотивированное обоснование его. И поиски такого обоснования начались сразу же после смерти Есенина.

      Одним из наиболее распространенных объяснений самоубийства стала социологическая версия. Так, сообщалось, что друживший с ним С. М. Городецкий «выводит драму Есенина из противоречий между старым и новым, между вчерашней деревней и деревней сегодняшнего дня»[7]. О том же говорил литературовед П. С. Коган:

      Он обрисовал Есенина как поэта деревни, деревни дореволюционной, довоенной, поэта, идеализировавшего эту деревню и находившего в ней основу своего творчества и жизни. Поэтому Есенин не мог примириться с культурой города – в этом трагедия его жизни, в этом трагедия его смерти[8].

      Ему вторил критик В. П. Полонский:

      Есенин был не только лирическим поэтом, идеализировавшим деревню, он был романтиком «голубой Руси», и когда он в свой последний приезд в деревню увидел, что эта «голубая Русь» ушла в невозвратное прошлое, он понял неизбежность катастрофы, понял, что пути к этой новой комсомольской деревне, к которой ему хотелось бежать, для него нет[9].

      Провинциальные журналисты также подхватили социологическую версию.

      Есенин не любил города, не мог признать его культуры и, когда, возвратившись в родную деревню и увидев, что она живет новой жизнью с комсомольцами, обсуждением вопросов переустройства старого уклада, с портретами Ленина и томами «Капитала», он решил, что его время ушло, что он «отцвел», что надо покинуть мир[10].

      Личная смерть Есенина всецело вытекает из его духовного умирания, из той осени, какая пропитывает последние стихи поэта. <…> И вот тут приходит мысль, что трагедия Есенина есть прежде всего трагедия старой лирики, поэзии нежных и грустных переживаний, есть трагедия индивидуалистической поэзии. Наше время аналитично всем существом своим. Лирика – это прошлое и будущее, ибо социализм даст свою лирику, высокую и прекрасную лирику общества, примирившего личность и коллектив. Сейчас этого нет. Сейчас – коллектив над личностью, эпос над лирикой[11].

      Оригинальный вариант социологической версии предложил Л. Д. Троцкий. Он предложил объяснить самоубийство Есенина его конфликтом с революционной эпохой:

      Наше время – суровое время, может быть, одно из суровейших в истории так называемого цивилизованного человечества. Революционер, рожденный для этих десятилетий, одержим неистовым патриотизмом своей эпохи, – своего отечества во времени. Есенин не был революционером. Автор «Пугачева» и «Баллады о двадцати шести» был интимнейшим лириком. Эпоха же наша – не лирическая. В этом главная причина того, почему самовольно и так рано ушел от нас и от своей эпохи Сергей Есенин. <…> Поэт не был чужд революции, – он был несроден

Скачать книгу