Скачать книгу

жизни. До женщин было трудно добраться. Надо было выбирать время, место, условливаться, назначать свидания, искать уединения, что было особенно трудно, склонять конвойных, что было еще труднее, и вообще тратить бездну денег, судя относительно. Но все-таки мне удавалось впоследствии, иногда, быть свидетелем и любовных сцен. Помню, однажды летом мы были втроем в каком-то сарае на берегу Иртыша и протапливали какую-то обжигательную печку; конвойные были добрые. Наконец, явились две «суфлеры»,[30] как называют их арестанты.

      – Ну, что так засиделись? Небось у Зверковых? – встретил их арестант, к которому они пришли, давно уже их ожидавший.

      – Я засиделась? Да давеча сорока на коле дольше, чем я у них, посидела, – отвечала весело девица.

      Это была наигрязнейшая девица в мире. Она-то и была Чекунда. С ней вместе пришла Двугрошовая. Эта уже была вне всякого описания.

      – И с вами давно не видались, – продолжал волокита, обращаясь к Двугрошовой, – что это вы словно как похудели?

      – А может быть. Прежде-то я куды была толстая, а теперь – вот словно иглу проглотила.

      – Все по солдатикам-с?

      – Нет, уж это вам про нас злые люди набухвостили;[31] а впрочем, что ж-с? Хоть без ребрушка ходить, да солдатика любить![32]

      – А вы их бросьте, а нас любите; у нас деньги есть…

      В довершение картины представьте себе этого волокиту бритого, в кандалах, полосатого и под конвоем.

      Я простился с Акимом Акимычем и, узнав, что мне можно воротиться в острог, взял конвойного и пошел домой. Народ уже сходился. Прежде всех возвращаются с работы работающие на уроки. Единственное средство заставить арестанта работать усердно, это – задать ему урок. Иногда уроки задаются огромные, но все-таки они кончаются вдвое скорее, чем если б заставили работать вплоть до обеденного барабана. Окончив урок, арестант беспрепятственно шел домой, и уже никто его не останавливал.

      Обедают не вместе, а как попало, кто раньше пришел; да и кухня не вместила бы всех разом. Я попробовал щей, но с непривычки не мог их есть и заварил себе чаю. Мы уселись на конце стола. Со мной был один товарищ, так же, как и я, из дворян.[33]

      Арестанты приходили и уходили. Было, впрочем, просторно, еще не все собрались. Кучка в пять человек уселась особо за большим столом. Кашевар налил им в две чашки щей и поставил на стол целую латку с жареной рыбой. Они что-то праздновали и ели свое. На нас они поглядели искоса. Вошел один поляк и сел рядом с нами.

      – Дома не был, а всё знаю! – громко закричал один высокий арестант, входя в кухню и взглядом окидывая всех присутствующих.

      Он был лет пятидесяти, мускулист и сухощав. В лице его было что-то лукавое и вместе веселое. В особенности замечательна была его толстая, нижняя, отвисшая губа; она придавала его лицу что-то чрезвычайно комическое.

      – Ну, здорово ночевали! Что ж не здороваетесь? Нашим курским! – прибавил он, усаживаясь подле обедавших свое кушанье, – хлеб да соль! Встречайте

Скачать книгу


<p>30</p>

две «суфлеры» … – Суфлеры – принятое среди арестантов название женщин легкого поведения.

<p>31</p>

Набухвостили – налгали, насплетничали.

<p>32</p>

Хоть без ребрушка ходить, да солдатика любить! – Двустишие из народной плясовой песни.

<p>33</p>

Со мной был один товарищ, так же, как и я, из дворян. – Это был сосланный вместе с Достоевским в Омск на четыре года поэт-петрашевец С. Ф. Дуров (1816–1869).