LITMIR.BIZ

      Кажется, правым полушарием мозга я сейчас чертыхнулась, но, держа себя в руках, спокойно встала, прошла по фойе и оказалась в паре шагов от темного, прекрасно очерченного мужского силуэта, вырисовывавшегося на фоне прозрачной входной двери. От его теплой улыбки у меня в животе все приятно сжалось.

      – Мне надо тебе кое-что сказать, – избегая немигающего взгляда и пялясь на ковер под ногами, я старалась говорить четко. Когда-то ковер был гордого малинового окраса, с густым ворсом, а потом, как и все в жизни и в нашем маленьком кинотеатре, пообносился и вылинял. И при чем тут ковер? Вечно я отвлекаюсь. – Так вот. – Я уже начинала нервничать. – Я полюбила тебя с первого взгляда… – Я задержала дыхание, но красавчик ничего не ответил.

      Черт возьми, неудивительно. За такое «картонное» признание в любви мне бы точно вручили «картонного» Оскара.

      – Извини, – продолжила я, все еще разглядывая ковер, словно в нем был спрятан секрет удачного признания в чувствах. – В общем, несколько месяцев я пытаюсь собраться с духом и сказать тебе… короче… что я в тебя влюбилась…

      Красавчик по-прежнему безмолвствовал, а мой живот сводило уже не от нежности, а от напряжения.

      – Ну что, все действительно так плохо? – Я заглянула в карие глаза: казалось, в них можно утонуть и сгореть одновременно. И смахнув паутинку с его щеки (слегка переборщила с украшением зала под Хэллоуин, с тех пор все недосуг было убрать), добавила: – Вот если бы ты был Айденом, то дал бы деру от меня – от всех обещаний и надежд? Если бы ты вообще, конечно, мог бегать.

      Картонная фигура Джорджа Клуни молчала.

      – Господи! – Покачав головой, я вернулась к своему рабочему месту. – Я и в самом деле схожу с ума. Ну какая женщина в здравом уме станет тренироваться на картонке, признаваясь ей в любви?

      Плюхнувшись в кресло, я бездумно уставилась в монитор. С Айденом мы уже восемь месяцев были вместе, а он так до сих пор и не сказал, что любит меня. Впрочем, я тоже ничего такого ему не говорила, но вы бы не стали меня за это осуждать, зная, как мой бывший парень отреагировал на мое признание.

      Я оглянулась на Джорджа Клуни. Казалось, он смотрит на меня и смеется.

      – Смейся-смейся, тебе-то, поди, миллионы людей в любви признаются… пока я тут… эх…

      Я уронила голову на руки и вздохнула. Даже вслух не могла произнести, лишь подумала: вот, мне двадцать четыре года, и никто ни разу не сказал, что любит меня. Мне, положим, говорили вещи типа «Ты мне очень нравишься», «Ты мне не безразлична» и – коронное – «Ты столько для меня значишь!», но вот произнести три самых простых слова никто не решился. По всему свету люди только и делали (казалось мне), что влюблялись (падали в любовь, как стало модно выражаться), делились своими чувствами друг с другом. А со мной что не так? Почему с неизбежностью лавины за «Пойдем выпьем вместе?» через непродолжительное время следовало: «Дело не в тебе, а во мне, детка»? Меня что, совсем-совсем нельзя полюбить? Это хуже, чем в двадцать четыре года быть девственницей (слава богам, я свою девственность потеряла давно).

      Мы переспали с Лиамом Уилкинсоном, школьным донжуаном, на ворохе курток во время вечеринки по поводу его семнадцатилетия. Все оставшиеся выходные я жила словно в романтическом облаке, не веря, что я действительно стала женщиной, а потом меня быстро вернули в реальность, когда настал понедельник и я пришла на занятия.

      – Привет, Лиам! – выпалила я, едва сдерживая дыхание, собрала все свое мужество, чтобы первой подойти к нему в коридоре. – Просто хотела тебе сказать, что мне никогда не было так хорошо, как на твоем празднике.

      – Клево. – Лиам потрогал кончики своих налаченных по последней моде волос, проверяя прическу. Взглядом он блуждал где-то за моей спиной. – Рад, что тебе понравилось, потому что я сам ну ни черта не могу вспомнить, пьяный был вусмерть.