LITMIR.BIZ

      Убивать страшно только поначалу. Потом привыкаешь. В школе у нас пацаны сознание теряли, когда медсестра ловко чиркала их по пальцам, чтобы взять анализ; в горах те же пацаны – круглоголовые, рыжие, веснушчатые, курносые, с белёсыми свинячьими ресницами, со сросшимися на переносье бровями – крови уже не боялись.

      «Водица не кровь, – мрачно шутил Раджибай. – Крови достаточно, а воды нет, надо башку под огонь совать. Как в Бресте, суки, не дают проходу. Как в Аджимушкае. Жаждой морят».

      С историей у меня было плохо, хуже, чем с географией. Про крепость знал, конечно, а про каменоломни – нет. Раджибай научил.

      Он же однажды, под отдаленный артиллерийский грохот, спросил, латая прореху на рукаве, пишу ли я стихи.

      Я вяло отнекивался.

      «Да пишешь, не заливай. Видно по тебе, что пишешь».

      И как он видел в такой темноте? Я про иглу, разумеется.

      «Глаза камышового кота, всё вижу, – смеялся. – Так пишешь, Зазубрин?»

      Я писал – дома.

      Розы-морозы, пишу стихи-прости грехи. Эталон пубертатной пошлости.

      «Да, смерть моя – в игле,

      игла в воротах,

      подклад мэчкэй на скорую беду,

      она стоит и ждёт за поворотом

      где я не жду».

      Он это сочинил на ходу, орудуя иголкой. Экспромтом.

      Таков Раджибай.

      Уходя, он наделил меня частью своего литературного дара, как умирающая мэчкэй передаёт знания преемнице. Она не может умереть, пока не передаст. В старину, говорил Раджибай, деревенские разбирали крышу дома, чтобы душа мэчкэй могла отлететь.

      Над нами с Раджибаем крыши не было, и мне не пришлось ничего разбирать. За поворотом, где мы оба не ждали, осталась только стена с обоями – розовыми с золотом и белыми с цветочными корзинами – запомнил навсегда.

      Кто-то клеил их аккуратно, стык в стык, от окна – или к окну? Как там клеят обои… я забыл. В одном месте под канцелярской кнопкой уцелел кусочек детского рисунка – солнце, нарисованное не целиком, кругляшкой, а в углу листа, сектором.

      Сектором обстрела.

      Я тоже так рисовал когда-то.

      Напиши эту историю военкор – не поверил бы. Гладко, символично, как у какого-нибудь Тарковского.

      Я так до сих пор ничего у него и не посмотрел. Маме нравился «Андрей Рублёв», но я не любил чёрно-белое – скукота.

      Над нашими головами трепетал кусок акварельного солнца, пришпиленный к обоям, как бабочка.

      «Что этим хотел сказать автор?» – спросила бы наша литераторша.

      Автор, что ты хотел этим сказать?

      ОНА

      Мы с отцом

Скачать книгу