LITMIR.BIZ

      УИЛЬЯМ. Так этот богатый кузен из графства Корк зовет меня в свой роскошный дом и говорит мне, Уильям, говорит он, я слышал, что парень ты не глупый и пытался украсть моих лошадей. Нет, сэр, отвечаю я, я никогда не пытался украсть ваших лошадей, сэр. Клянусь священным задом моей матери, я пытался украсть вашу корову. А он смотрит на меня, как кот – на мышь, перед тем, как съесть ее, и говорит, да, я уверен, ты – именно тот, кто мне нужен, и я сразу понимаю, что дело плохо. Отправляйся в Америку, парень, и привези обратно нашу упрямую кузину, красавицу Мэри Кларк, которую обещали выдать замуж за моего вздорного, никчемного сына. Девушка убежала, и не могу сказать, что я виню ее за это, но, тем не менее, ее надо привезти обратно, чтобы мне достались земли ее отца. Почему я, спрашиваю я? Почему вы посылаете меня? Потому что ты умный, молодой прохиндей, говорит он, который наловчился красть коров. Украсть женщину, если и сложнее, то ненамного. Что ж, мне совсем это не понравилось, но что я мог сделать? Вот и отправился в Америку в поисках прекрасной Мэри Кларк.

      КОББИ. Слышал я эту историю.

      УИЛЬЯМ. Я в жизни никому ее не рассказывал. Твои уши – первые, которых достигли произнесенные мною слова.

      КОББИ. Мне не понравилась эта история первые двенадцать раз, и я не хочу слушать ее вновь.

      УИЛЬЯМ. Что беспокоит тебя этим вечером, Кобби? Зуд?

      КОББИ. Да.

      УИЛЬЯМ. Сопли?

      КОББИ. Да.

      УИЛЬЯМ. Слезящиеся от дыма глаза?

      КОББИ. Да.

      УИЛЬЯМ. Вонь?

      КОББИ. Да.

      УИЛЬЯМ. Сыпной тиф?

      КОББИ. Да.

      УИЛЬЯМ. Ломит кости?

      КОББИ. Да.

      УИЛЬЯМ. Надоело блевать турнепсом?

      КОББИ. Да.

      УИЛЬЯМ. Ног не чувствуешь?

      КОББИ. Да.

      УИЛЬЯМ. Добро пожаловать в Велли-Фордж. Ты – настоящий американский патриот.

      КОББИ. Все, что я чувствую, болит.

      УИЛЬЯМ. Итак, Кобби, Мэри Кларк была настоящей красавицей…

      КОББИ. Господи, пожалуйста, убереги меня от еще одного рассказа о красоте Мэри Кларк. Просто убей меня прямо сейчас, и покончим с этим.

      УИЛЬЯМ. Тебе понравится.

      КОББИ. Мне нравится думать о ней, когда я способен думать. А сейчас мне слишком холодно, чтобы включать мозг. Ситуация у нас не из лучших, Уильям. Грязь замерзла, и режет голые стопы, как нож. Ночью такой дубняк, что спать хочется прямо на углях, а стоит тебе загореться, так запах твоей поджаривающейся плоти заставляет желудок урчать от голода. Из мяса у нас только крысы, которые так и норовят укусить нас. Мы в лохмотьях, а если у кого есть один сапог, так он – счастливец. Целыми днями мы маршируем в снегу босыми, под командой немца[1] с жабьей мордой, выкрикивающего какую-т о галиматью.

      УИЛЬЯМ. Это не галиматья. Это немецкий язык.

      КОББИ. В чем разница? Почему он не может говорить на английском, языке, на котором была написана Библия. Зачем мы здесь? Почему все это делаем?

      УИЛЬЯМ. Ради свободы. Чтобы освободиться. Чтобы быть свободными.

      КОББИ. Мы не свободны. Мы в чертовой армии. Мы – рабы. К нам относятся, как к грязи. И еще это безумный немец заставляет нас маршировать в снегу.

      УИЛЬЯМ. Нам это идет на пользу.

      КОББИ. Да какая нам от этого польза? Какая может быть польза от маршей в снегу по замерзшей грязи до тех пор, пока не начинают кровоточить ноги?

      УИЛЬЯМ. Будь оптимистом, Кобби. Дольше проживешь.

      КОББИ. Не угрожай мне.

      УИЛЬЯМ. Этим вечером снега прибавиться.

      КОББИ. Как мы вообще влипли в эту историю? Я знаю, почему теперь ненавижу англичан. Они пытались меня убить. Но почему мы изначально их ненавидели?

      УИЛЬЯМ. Налоги.

      КОББИ. Налоги. Мы избавляемся от англичан, создаем свое государство и как мы будем платить, чтобы оно работало?