Муравейник в лёгких - Никита Королев

Скачать книгу

ачительной погони за счастьем. Муравьи же благодаря этому обстоятельству никогда не испытывали нужды в насущном: из подручных материалов они вполне могли бы соорудить ядерную боеголовку – благо, каждое из двух королевств, располагавшихся в разных лёгких, считало себя единственным, а о соседе за склизкой стенкой догадывались лишь самые просветлённые его поданные.

      Муравейник оказался в Олиных лёгких по чистой случайности. Пикник в Кузьминках плавно переквалифицировался во вписку, и Оля стала первой жертвой сонных чар нескольких бутылок «гаража» и лесной прохлады.

      Иногда по утрам на своей подушке она находила муравьёв, одного-два, но списывала всё на лукавые стены коммуналки. Временами она ощущала непонятное бессилие, ватность в конечностях и усталость, порождавшую уныние и душевный холод, с которым она провожала каждый божий день, набухавший под тяжестью осенних туч, как детская промокашка, и падавший с мерзким шлепком в чёрный мусорный пакет, полный точно таких же сырых невзрачных дней. Или наоборот – это от уныния её тело, приходя из мрака улиц во мрак квартиры, раскисало… Впрочем, поэтической натурой Оля себя не считала, а эти соломинки причинно-следственных связей оставляла муравьям-меланхоликам. Единственное, что её немного беспокоило, была хроническая, но не то чтобы очень значительная нехватка воздуха. Концы длинных фраз, которые с, её любовью к пылким тирадам, были явлением частым, Оля произносила уже с заметным нажимом, как-то сдавленно и убористо, как пишущий в тетради школьник, которому надо любой ценой уместиться в строку, после чего со свистом втягивала воздух. За это она, собственно, и полюбилась её парню-хоккеисту. Не только за это, конечно: в школе она была настоящей неформалкой, отдавая предпочтение грязному реализму и эзотерическим книгам, а на пробных сочинениях разражаясь пространными инвективами в адрес системы. Конечно, никакого адреса у неё за пределами головы отправителя нет, но чёрно-белые КИМы действовали на пылкую Олю гипнотически, и она сама на время становилась истинным северокорейским Кимом, ведущим на клетчатых полях войну со всей капиталистической мразью этого мира. Её фамилия, как ничто иное, укрепляла Олю в мыслях о собственном мракоборческом предназначении. Учительница литературы считала ученицу Олю Борякину не иначе, как гениальной, ласково называя её Боленькой, тем самым как бы указывая на страдальческую участь её ученицы быть, по герценовскому выражению, не лекарством, но болью человечества. Сама же Оля непременно ждала встречи с реинкарнацией Мережковского, но толпу претендентов растолкало сильное плечо в хоккейной защите… Впрочем, намного занимательнее была жизнь в Олиных лёгких.

      «Бонд с кнопкой» прозвучало над миром всего однажды, так что никто из родителей не спешил называть так своё дитя. Никто, кроме родителей нашего героя – Бонда. Поначалу он стыдился своего имени, считая себя ошибкой природы, недомуравьем, обречённым по гроб жизни на одиночество, да и никакой кнопки ни в себе, ни на себе он не находил. Но со временем Бонд, напротив, начал видеть в своём имени подтверждение собственной исключительности, а кнопку стал понимать метафорически, как некий рычаг внутри него, сдвинув который, он пробудит дремлющую в нём силу и улетит к свету. «Нет, я сам стану светом и вырвусь из мучительного цикла испарения и конденсации!» – так думал Бонд, мечтательно запрокинув голову и глядя на Склизкий Путь. Именно оттуда доносился божественный глас, дарующий миру благодать. Слова, её предрекающие, отделили от остальных, «мёртвых» слов и с тех пор нарекали ими новорождённых. Не все, конечно, блюли это правило, но, как показал опыт, именно носителям божественных имён благоволила карьерная фортуна.

      Старожилы говорят, что когда-то, ещё в начале времён, на мир нисходила благодать великого множества сортов. Этот период называют эпохой «Кхэ». Тогда, говорят, в сопровождении этого слова или, точнее сказать, звука случались частые землетрясения и затмения. Это было время невиданных чудес, великих пророков и ужасного Паспорта, чьё имя грозно грохотало как бы наперекор именам божественным, произносимым нежным, полным робкой надежды голосом, предвещая времена безблагодатные и тёмные. Из свидетельств эпохи «Кхэ» до юного Бонда дошли лишь жалкие крохи. Ещё меньше было в открытом доступе. Роясь на самых высоких и пыльных полках городского архива, Бонд нашёл следующие строчки, отражавшие реалии того времени:

      «В оный день, когда над миром новым

      Кент склонял своё лицо, тогда

      Солнце затмевало «Vogue с ментолом»

      «IQOS» разрушало города»

      Однокурсники Бонда, с которыми он, уже будучи студентом, изучал древнюю словесность, только тихонько радовались, когда узнавали, от скольких часов штудирования дряхлой нудятины избавил их великий ластик времени. В том, что никто не лезет в древность, окружённую глухим забором затхлости и скуки, Бонду отчётливо виделся чей-то коварный расчёт.

      В нынешнее же время ситуация стабилизировалась, облачность стояла умеренная, а катаклизмы стали редкостью, но вместе с тем в словах, доносившихся сверху, как и в следующей за ними благодати, воцарилась рутина. Уже в бытность Бонда на сохранившемся обрубке каменного столба в центре городской площади, среди законов Королевы Органеллы Второй

Скачать книгу