LITMIR.BIZ

Скачать книгу

      Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Юмор мне кажется лучшим средством от всех тревог и индикатором интеллекта.

      Богиня тщеславия

      Изысканно откинув темную прядь с плеча, дама презрительно повернула головной отросток прямо, и неожиданно осклабилась. Ее губы выражали одновременно и неотвратимое презрение и сожаление, нечто похабное проскальзывало в ее лукавстве и резких жестах, ладонях ее рук, более похожих на холодное оружие, нежели на матерински нежные с пухлыми подушечками руки женщины.

      Последний жест, над которым всплакнул бы режиссер Товстоногов, был наряд в цвет стула. Это была точка накала: темное бордо платья отливало отчаянием и наглостью в сочетании с такого же, цвета театральных портьер, стула, возвышающегося над плечами. Этот унизительный трон снежной королевы с примесью запаха провинциальных помоек, не иначе, был поставлен специально для офисного спектакля, с помощью которого она выразила свою карьерную прыть.

      Не голословно и непременно в такт кивания головы, которую она с удовольствием бы поместила на плечо некоего орла, хваткого, игривого и готового пасть к ее ногам и смотрящего, как на пещеру Аладдина, в ее рот, изрекающий приказы высшего порядка.

      – Вы идите, а я останусь! – гордо вскинула она плечи, готовая сразиться с монстром капитала. И в темно-серых, подернутых пеплом, глазах запылал восторг труда.

      – Прощайте, мадам, – ловко вскинул бы фальшивыми эполетами, расшаркиваясь со снежной королевой, капитан ее гвардии, но задел рукой, несомой к виску для отдачи воинской чести, канделябры пальцев ея несогласия с его готовностью испариться из этой преисподней ее театральной гримерки, где она впаривала в мозги постулаты Проперция всем посетителям.

      Но перед выходом на свежезагазованный воздух, мумифицированный ее памятью орел воскликнул вдруг в восторге единения мечты о былых страстях, исковерканных сильными мира сего:

      – Клюква в сахаре, мадам!

      И протянул широким жестом коробку лакомств.

      Шары ея величества выкатились почти на плечи и напоминали базедову болезнь. Даме стало явно не по себе, и бесподобный вопль алкающий сладко-кислого, огласил просторы офисного склепа:

      – Какая няма!

      Снежная королева слегка привскочила на стуле, схватила коробку с ягодой, собранной на отечественном болоте и осахаренной в антисанитарных условиях, и припустила прыть всеядства.

      «Оставалось только объять ее труп», – думал беженец, расталкивая несчастных в коридоре почетной гвардии будущих ее трупаков, ежедневно насилуемых ею бравурными мечами рекламы.

      Снежная королева еще готова была толочь песок ее стеклянных речей, и долго любоваться собой издалека. Она думала о своей начитанности правилами и догмами, и о своей неотразимости в зеркалах глаз кавалера, выбранного ею для отработки щитовой рекламы на пластинке ее единственной извилины, неукоснительно следующей постулатам, высиденным в яичной кладке нового трудового кодекса. Ее беглую жертву покоробила судорожная готовность вцепиться в его личную жизнь, и волочить его за собой, подобно тройке лошадок в упряжке.

      «Куда вы?..» – мелькнуло в кинематографической памяти поколений любителей синематографа.

      «К морям! К морям и океанам моих слез…», – отыгрывала она сухой огонь своих слез, высохших в углах глазных впадин.

      Министр ея величия разлегся, как пьяный факир в подножии сцены, и ковыряя пальцем пол рядом с креслами зрителей, тронул нос крысы, шаркающей хвостом в подполье.

      Она не напугалась, играя, – привыкла, видимо, к переменам внимания ее партнера в противоположную строну. Там было венецианское стекло колец на ее пальцах. Кольца змеи из тухлого сундучка ее покоев огибали сознание жертвы и магически завораживали, напрочь лишая воли и ведя к полному беспамятству.

      Воплощаясь в зрителях, дама снежной воли щекотала невидимой стенкой, отгораживаясь от призраков страсти. Натыкаясь на эту стенку, ее невольные зрители брали антракт и бежали к морям, расположенным подальше от ее окальцинированного дома души, – суть палатки над пропастью дел ради заработка и уважения, а может, страха перед нею.

      Когда она снимала грим и возвращала себя кровати, мелкая дрожь хватала ее и влекла в бездну лекал, по которым она кроила людей и выносила их за скобки, подводя черту под их судьбами.

      Под всеми сразу и одновременно. Только так она могла раскрепоститься и уснуть. А жертвы ее самолюбия мечтали о том, чтобы она не проснулась никогда, и тогда им не пришлось бы до резей в мочевых пузырях, засиживаться перед нею, сочиняя подарок-избавление. Когда надумывали спиртное, она резво хватала бутыль за горло, и душила несчастный пузырек ея мечт, терзаемая жаждой. Но чаще это были конфеты, и она ела их быстро и жадно, как память о любви.

      «Ох, скорей бы заткнулась и отпустила», – думали жертвы богини тщеславия,

Скачать книгу