LITMIR.BIZ

      Май. Холодно. Ночь в Париже,

      В Марселе сейчас гроза,

      Давай говорить на три тона ниже,

      Ты не отводи глаза.

      Рояль, загораясь прокуренным блюзом,

      Обнимет, хрипя, тишину.

      Я здесь чужестранец, разорваны узы,

      Не будем будить старину.

      Налей, запивай и почувствуй,

      Как будто впервые со мной,

      Ведь из-за тебя я знаю

      Любовь не бывает земной.

      Он больше не курит, не пьёт,

      Не уносится по шоссе,

      Он спокоен и знает, его гамбит

      Пахнет Винстоном и глясе.

      Его сердце ищи: Мец, Париж, Марсель,

      Там, где старый поёт джазмен,

      Может строки любви нашептали ему

      Сам Рембо да старик Верлен.

      Наша уютная вечерняя брассерия,

      Такой знакомый и чужой Париж,

      Non ma chérie, ты не впадай в истерику,

      Скажи, что так же любишь и не спишь.

      Наша уютная вечерняя брассерия,

      Любимый профиль рядом, но другой.

      Лазурных глаз я разгадал эклектику,

      Спешу на вернисаж души родной.

      Зову тебя в Булонский лес на Луперкалии,

      Твои красоты не пугает нагота.

      Ночной наш шабаш сплошь греховная патетика,

      Христовы страсти, но святая простота.

      На Сене, знаешь, все желания сбываются,

      Я чист и светел от заката до зари,

      Non ma chérie, ты не впадай в истерику,

      Желаю тебе вечного, гори.

      Лучи рассвета пробежали по шатру,

      Я поправлял манжеты на мундире,

      В нас   жажда боя зарождалась по утру,

      Таких как мы не сыщешь в целом мире!

      Здесь поднимались гвардии сыны

      В земле бельгийской, мимо кирасиры,

      Пылая шлемами, все на подбор равны,

      Салютовали армии кумирам.

      О, сколько крови драгоценной пролилось,

      Но всё ж французские каре врага теснили,

      Да без картечи злой не обошлось,

      На англичан достаточно взвалили.

      Вдруг дрогнули линейные полки,

      В садах зелёных синие камзолы

      Стояли насмерть, пулям вопреки,

      Ломали храбростью мушкетов частоколы.

      А на закате неевы птенцы

      В последний раз историю творили,

      Прекрасны марсова творения венцы

      Тайфуном поле брани проредили.

      И я средь них, на вороном коне,

      Эфес с агатами, плюмаж на двууголке,

      Губил шотландцев в яростной резне

      На скромном и испуганном просёлке.

      Деревню заняли до ночи, но притом,

      Все потеряли друга, брата, сына,

      И ранен будучи, я вспомнил профиль той,

      Кто на балу была прекрасней Жозефины.

      Глаза её – берлинская лазурь,

      Рука нежнее ключевых потоков.

      Пускай слияние из наших тесситур

      Умы освобождает от пороков.

      Я ранен был, но дух мой не был сломлен,

      И императора гвардеец не срамил,

      Но Веллингтон, с удачею помолвлен,

      Мученья наши быстро прекратил.

      Штыки французские сражались до конца,

      Не сдюжили сегодня Ватерлоо,

      Пусть слава наша бередит сердца,

      Героев мало здесь, остался только хор.