Скачать книгу

emphasis>

      а женщина в ней гвоздь…

      Книга 1. Огонь

      Глупец, кто верует, что жизнь с механикой часов сравнима!

      Душой чистейшей был праведный огонь храним,

      Иль праведным огнем душа чистейшая хранима…

      Святая простота! Земной любви закон, увы, неумолим.

      Не властен человек над сущностью своей и предназначеньем.

      Не изменить сего ничем – ни пламенем костра, ни кандалами, ни моленьем.

      I

      . Пансион мадам Монвилье

      До обители Благословенной Марии оставалось всего несколько верст, и он, оставив экипаж со слугой в Фенжо, отправился пешим. Шел неторопливо, наслаждаясь холмистым пейзажем Лангедока, звеняще чистым воздухом цветущей долины. Ветер нес прохладу со снежных вершин Пиренеев, лентой вилась тропинка меж кустов маквиса. Он вдыхал полной грудью ароматы весны – набухающих почек и свежей травы, и, сам того не замечая, прибавлял шаг. Волшебство апрельского утра и головокружительный простор окрыляли. Ах, почему же так ярко светит солнце!

      Странное чувство всколыхнуло сердце Михаля Кердея – до сего дня он будто и не жил вовсе, как принял послушание в Сецехувском бенедиктинском аббатстве, как бросил богословие и медицину в университете Кракова, как покинул родную Гощу, а, может, и с тех самых пор, как появился на свет…

      В надежде, что Господь услышит вернее, если молитвы будут исходить из уст отрекшегося от мирских благ, он облачился в рясу и обрек себя на вечное уединение от мира. Прикрывшись щитом «Ora et labora11», всецело отдался претворению в жизнь сего девиза. Отдался работе и молитве с таким усердием, что через несколько недель рухнул обессиленный, сжимая в одной руке Библию, с которой никогда не расставался, в другой – черенок сливы.

      Братья нашли его среди грядок. Болезненный бред он принял за отрадный конец, о нем, не проходило и дня, он втайне молил Господа, дабы тот даровал смерть до пострижения в монахи. Ибо чувствовало сердце, что не найдет он покоя. Никогда!

      Но нет! Простодушный! Сознание вернулось, а с ним и страх смерти, стыд и отчаяние, терзавший зверь вновь принялся за дело – рвать на куски душу, лакомясь, причмокивая и вонзаясь острыми зубами в нематериализованную ее плоть с каждым разом все с большей силой. И вновь попытки сопротивления, вновь борьба, сражение за сражением, схватка за схваткой с невидимым демоном.

      Настоятель не позволял Михалю более злоупотреблять второй частью лозунга бенедиктинцев, но не возбранил слушать и внимать словам мудрых старцев, родившихся с именем Божьим на устах и не изменявших коему до седин, да что там! – до последнего вздоха.

      С каким неистовым рвением юный послушник бросился изучать теологию и переводить богословские труды, найдя наконец в сим занятии крупицу успокоения! Ни часа, ни нескольких минут он не оставлял на сон, порой позабыв хоть раз в день заглянуть в трапезную, вызывая сей небрежностью гнев старших братьев, а следом требуя самой суровой епитимии. Получив долгожданное наказание, но зачастую не столь взыскательное, как того желал, он вновь приступал жадно поглощать жизнеописания, сочинения и трактаты, составляя комментарии, дополнения и долго обсуждая особо важные фрагменты с теми братьями, кто, как и он, питал большую страсть к теологии.

      Следом принялся за несколько собственных работ. Тревожными ночами не выпускал Михаль из рук пера, спеша поведать мирозданию о духах зла коварных и вездесущих, о вечных людских заблуждениях, о чрезмерном господнем милосердии к иным, кто не заслуживал и жизни. Его видели лишь в молельне, коленопреклоненного у алтаря, и в библиотеке, с опущенной к пергаменту головой, точно бумага, распятие и алтарь было единственным его спасением, единственным, что поддерживало биение его изнуренного сердца.

      Настоятель с жалостью глядел на истязания послушника, он питал искреннее уважение и восхищение к Михалю, нередко позволял читать с кафедры, дабы остальные братья внимали словам молодого теолога, одаренного Господом столь чистым разумом и редкой праведностью, но постриг все отодвигал и отодвигал, страшась, что, не получив желанного спасения, Михаль удавится, а на монастырь падет дурная слава.

      Что же так мучило его? Быть может, басурманское происхождение? Ведь далеким предком Кердея был татарин-выкрест Айдар Гирей, сражавшийся против прусских крестоносцев на стороне князя литовского Витольда, а следом и служивший королю Французскому Карлу Мудрому. За доблесть и горячее сердце монарх даже жаловал три белые лилии на его красный увенчанный шлемом с перьями герб и очаровательную жену – француженку из рода виконтов де Безом д’Альбре. Предок Михаля поселился в имении на берегу реки Горынь, в местечке Гоща в Волыни, но и по сей день незабыто его монгольское родство и постыдное ремесло наемного солдата.

      Может, узнав от лекарей, что дни его сочтены, Кердей впал во власть столь необузданного отчаяния? Или влюблен, бедняга, в какую-нибудь красавицу пани-недотрогу?

      Но Михаль воспевал смерть, как родную сестру,

Скачать книгу


<p>1</p>

Молись и трудись (лат.) – устав ордена святого Бенедикта.