Человек как философская проблема - А. С. Чупров

Скачать книгу

напротив, отбор источников, поскольку их либо катастрофически мало (а те, что есть, нередко не выдерживают никакой критики), либо чрезмерно много, и тогда возникает проблема отбора наиболее достоверных и репрезентативных свидетельств[49].

      Во – вторых, логичность как гипотетическое отображение детерминированности всяких явлений и события, о которой только что сказано выше. Но именно гипотетическое (вероятностное), поскольку формальная логика, при всей своей внешней строгости, «девушка не манерная» и всегда готова оказать услугу в обосновании любой позиции, обусловленной частным интересом, о чем еще в XVII веке Томас Гоббс образно сказал так (эти слова любил цитировать В. И. Ленин): «Если бы геометрические аксиомы задевали интересы людей, они бы опровергались»[50].

      В-третьих, внутренняя логическая непротиворечивость той или иной исторической концепции, а также ее согласованность с имеющимся эмпирическим материалом. Конечно, это, скорее, недостижимый идеал для ученого в любой области, к которому следует стремиться, но который никогда невозможно реализовать на 100 % на практике. По этой причине развитие любой науки, в т. ч. истории, есть череда сменяющих друг друга концепций, как правило, совпадающей со сменой поколений ученых.

      В-четвертых, «ее величество практика», хотя и она, как известно, не является абсолютным критерием как раз в силу своей пространственно – временной ограниченности и исторического характера. Кроме того, заметим, что предмет исторической науки относится к прошлому, поэтому тут практическим подтверждением истинности какой – либо концепции не может быть какое – то сбывшееся предсказание о будущем, а есть лишь обнаружение (чаще всего неожиданное и случайное) нового свидетельства о прошлом, подтверждающего верность конкретной концепции[51].

      История изучает и реконструирует именно прошлое, хотя и опирается при этом на доступные сегодня источники и свидетельства. И, кстати, вовсе не с целью объяснить причины того, «как мы дошли до жизни такой». Разумеется, в прикладном плане исторические знания можно, а часто и нужно использовать и с этой целью, но профессиональный историк, как правило, мало озабочен тем, к каким отдаленным последствиям ведет изучаемое им событие прошлого (особенно древнего прошлого), и тем более совсем не озабочен тем, как оно предопределило его собственный облик и сегодняшний образ жизни. Это попросту не является предметом исторической науки, не говоря уже о вариативности дальнейшего развития событий от всякого настоящего момента. Искусственное «привязывание» настоящего к прошлому будет либо не оправданной модернизацией прошлого, либо (что еще хуже) не очень добросовестной «подгонкой под ответ».

      Как уже было сказано, сам предмет истории – помимо места, времени и событий – информационно включает в качестве обязательного такой «элемент», как люди. Поэтому «антропологическое измерение» в истории всегда так или иначе

Скачать книгу

<p>49</p>

Сошлюсь на собственный опыт. Еще будучи студентом – первокурсником гуманитарного факультета НГУ, я горел желанием исследовать дохристианскую мифологию наших предков, но столкнулся с проблемой дефицита достоверных источников, а вот специализироваться на истории советского периода, где этих источников было море, мне не очень хотелось по причине жесткой регламентации в отборе документов, идеологически предписываемых оценок и фактической обезличенности в описании событий. Поэтому я остановился на изучении истории Сибири XVII века, а именно городских волнений. Тут была и доступная мне весьма обширная источниковая база, и не было жесткой регламентации в интерпретации источников, которые позволяли не только реконструировать те или иных события, но и заниматься изучением социальной психологии и личности конкретных участников волнений, чему я посвятил отдельный раздел дипломной работы, а затем и кандидатской диссертации, в полной мере оценив мысль британского историка и философа Р. Дж. Коллингвуда о том, отличие историка – профессионала от романиста заключается в том, что историк знает, какие вопросы можно задавать источнику, а какие – нельзя (См.: Блюхер Ф. Н. Философские проблемы исторической науки. – М, 2004. С. 10–11).

<p>50</p>

Гоббс Т. Сочинения в двух томах. – М.: Мысль, 1989. Т. 2. С. 133.

<p>51</p>

В связи с этим вспоминается лекция известного профессора философии на историческом факультете одного из ведущих университетов страны, который приводит студентов прямо-таки в шок вопросом о предмете исторической науки: «Что изучает история?», – спрашивает лектор у будущих историков. Те, явно ожидания какого-то подвоха, всё же робко отвечают: «Прошлое». «А вот и нет!», – отвечает лектор. «Невозможно изучать то, чего уже нет. Изучать можно только настоящее. История тоже изучает настоящее с точки зрения причин, которые определили его нынешний облик.» Такой пассаж, конечно, можно, оправдать какими – то целями риторики как прием активизации внимания аудитории, но по существу он не верный. Всё обстоит как раз с точностью «до наоборот».