ТОП просматриваемых книг сайта:
Русская классика
Различные книги в жанре Русская классика, доступные для чтения и скачивания
Аннотация
«В октябрьской книжке „Военного сборника“ напечатаны собранные г. Семевским весьма интересные материалы для биографии графа Милорадовича. Заимствуем из них самые рельефные черты, определяющие нравственную и интеллектуальную физиономию этого популярного русского человека. За сим вслед поставим другой такой же очерк, представляющий Алексея Петровича Ермолова…»
Аннотация
«Милые зеленые горы!.. Когда мне делается грустно, я уношусь мыслью в родные зеленые горы, мне начинает казаться, что и небо там выше и яснее, и люди такие добрые, и сам я делаюсь лучше. Да, я опять хожу по этим горам, поднимаюсь на каменистые кручи, спускаюсь в глубокие лога, подолгу сижу около горных ключиков, дышу чудным горным воздухом, напоенным ароматами горных трав и цветов, и без конца слушаю, что шепчет столетний лес… Мне кажется, что со мной вместе по зеленым горам ходит тень дорогого когда-то человека, память о котором неразрывно связана вот с этими зелеными горами, где он являлся единственным хозяином. Без этого странного человека в горах чего-то недостает, и я иногда на охоте невольно вздрагивал и пугался, когда слышался его голос и осторожные, крадущиеся шаги…»
Информация о книге
Автор произведения Дмитрий Мамин-Сибиряк
Жанр Русская классика
Серия Из далекого прошлого
Аннотация
«Событие, рассказ о котором ниже сего предлагается вниманию читателей, трогательно и ужасно по своему значению для главного героического лица пьесы, а развязка дела так оригинальна, что подобное ей даже едва ли возможно где-нибудь, кроме России…»
Аннотация
«Мы выдержали в море шторм на самом утлом суденышке, недостатков которого я, впрочем, не понимал. Став на якорь, в какие-нибудь полчаса матросы всё привели в порядок, и мы тоже все сами себя упорядочили, пообедали чем бог послал и находились в несколько праздничном настроении…»
Аннотация
«Сведущее лицо, то есть учитель, или как он зовется на воровском argot „маз“, очень скоро и безошибочно определяет, к какой именно из более узких отраслей своей специальности способен ученик. Направление ума, свойства души, наружность, наконец, даже телосложение ученика ясно говорят, будет ли он „марвихером“, или „скачком“, или „бугайщиком“, или „блакатарем“, или „аферистом“…»
Аннотация
«По некоторым, достаточно важным причинам выставленная кличка должна заменять собственное имя моего героя – если только он годится куда-нибудь в герои. Если бы я не опасался выразиться вульгарно в самом начале рассказа, то я сказал бы, что Шерамур есть герой брюха , в самом тесном смысле, какой только можно соединить с этим выражением. Но все равно: я должен это сказать, потому что свойство материи лишает меня возможности быть очень разборчивым в выражениях, – иначе я ничего не выражу. Герой мой – личность узкая и однообразная, а эпопея его – бедная и утомительная, но тем не менее я рискую ее рассказывать…»
Аннотация
«Чехов никогда не возвышает голоса. Ни одного лишнего, громкого слова… Чем внутри взволнованнее, тем снаружи спокойнее; чем сильнее чувства, тем тише слова. Бесконечная сдержанность, бесконечная стыдливость – та „возвышенная стыдливость страдания“, которую Тютчев заметил в русской природе» (Мережковский Д. С. Чехов как бытоиписатель//Антон Павлович Чехов. М., 1907.). Уместно вспомнить, что время написания рассказа Княгиня (1883 – 1889 гг.) приходится на годы наибольшего увлечения Чеховым идеями Л. Толстого, в частности, его идеей любви к ближнему (Бердников Г. П.). В одном из писем Антон Павлович пишет относительно рассказа: «Хочу… писать в протестующем тоне… но от непривычки скучно и я виляю». В частности, разоблачавший княгиню доктор, осознает несовместимость формы и мотивов обличения с провозглашенными им высокими гуманистическими идеями, что созвучно и исканиям самого автора, мечтающего о гармонии правды, справедливости и всеобщей любви. Как достичь этой гармонии? Вопрос остается открытым.
Аннотация
«А все-таки как жалко было прощаться с Марселью! В последний раз посидели в кафе, на улице Каннобьер, увидели в последний раз, как к тебе подбегает оборванец с корзинкой в руках и шепчет с таинственным и испуганным взглядом: „Боста“ („Beaux fistaches“) – прекрасные, жаренные в соли фисташки, по сантиму за штуку, и черномазый бродяга отсчитывает своими грязными пальцами штуку за штукой фисташки, как какую-то редкую драгоценность. Нужно было еще подняться по громадному лифту на верх горы и зайти в собор Notre Dame de la Garde. Там два придела: один внизу, другой наверху. Нижний заперт железной решеткой, верхний открыт для обозрения публики. Одно зрелище вдруг нежно и глубоко волнует меня…»