Аннотация

« Актриса (входитъ). Простите… Фельетонистъ . Чѣмъ могу служить? Актриса . Простите… я безпокою васъ, помѣшала… вы заняты… эти бумаги… Фелъетонистъ . Съ кѣмъ имѣю удовольствіе говоритъ? Актриса . Мое имя? но… не все ли вамъ равно? Фельетонистъ . Однако? Aктриса . Мое имя не скажетъ вамъ ровно ничего. Софья Ивановна, Ольга Петровна, Надежда Андреевна – вѣдь это же песчинки въ степи, капли въ морѣ, похожія песчинка на песчинку, капля на каплю, какъ родныя сестры. Вы видите ихъ сотни, тысячи. Развѣ можно запомнить каждую песчинку и одну каплю отличить отъ другой?..» Произведение дается в дореформенном алфавите.

Аннотация

«Антон Григорьевич Рубинштейн был типическим человеком „окна в Европу“: петербургский житель и заграничный странник. В Москву он наезжал не часто и вряд ли любил ее, хотя был ею обожаем. Его наезды в Москву бывали для нее праздниками. В свои короткие побывки Антон Григорьевич как бы наполнял собой Москву, сосредоточивая на себе все общественное внимание, делаясь воистину временным „властителем дум“ первопрестольной столицы. Перебирая в памяти знаменитых гостей „восьмидесятной“ Москвы, я припоминаю лишь двух, равно Антону Рубинштейну окруженных московским культом…»

Аннотация

«Как громом поразило меня известие о внезапной смерти Александра Ивановича Чупрова… Есть имена, сами за себя говорящие настолько выразительно, что прибавление к ним какого бы то ни было профессионального определения не только не поясняет их, но как-то даже затемняет, принижает, умаляет, суживает, почти опошляет их истинное значение. Поэт Пушкин, беллетрист Тургенев, публицист Герцен, профессор истории Грановский странно звучат в ухе русского человека, хотя Пушкин действительно был поэтом, Тургенев – беллетристом (и не любил же он это неуклюжее слово!), Герцен – публицистом и Грановский – профессором истории…»

Аннотация

«Поѣздъ мчался. Въ тѣсномъ задверномъ углу третьекласснаго вагона, съ промерзлымъ добѣла окномъ, было холодно, тускло, слѣпо. Фонарь безпокойно мигалъ оплывшею стеариновою свѣчею, въ вентиляторѣ пѣла вьюга. Я лежалъ на жесткой скамьѣ, вытянувшись навзничь, руки за голову, въ дорожномъ отупѣніи очень далеко и по скучному дѣлу ѣдущаго человѣка, безъ мыслей, безъ вниманія. Бываетъ такое милое состояніе души и тѣла, когда не ты управляешь своими пятью чувствами, a они управляютъ тобою, и глядишь, и видишь ты передъ собою не потому, что есть воля и охота смотрѣть, a только потому, что глаза во лбу есть, зрительный аппаратъ работаетъ; слышишь не то, что интересъ велитъ слушать, но что само въ уши лѣзетъ…» Произведение дается в дореформенном алфавите.

Аннотация

«Поццуоли изнывало в истоме полуденного зноя. Я лежал в тени нависшего над морем утеса, положив под голову, вместо подушки, толстую кипу русских газет, только что полученных с почты. От Неаполитанского залива веяло ароматом моря, отдыхавшего после вчерашней бури. Кто знает море, вспомнит этот запах, поймет меня и позавидует мне. С берега веяло лимоном и розами…»

Аннотация

«Не помню, в каком году Московская консерватория нашла нужным призвать к себе на помощь из Петербурга вокального варяга в лице блистательного Ф. П. Коммиссаржевского. Знаменитую впоследствии дочь его, Веру Федоровну, я слышал впервые, еще как певицу, 21 января 1881 года в Пушкинском театре. Любители, в том числе юный Станиславский, ставили „Каменного гостя“. Вера Федоровна играла Лауру и пела обе серенады из оперы Даргомыжского. В годе и числе не ошибаюсь, потому что в тот день умер А. Ф. Писемский и в фойе театра наскоро поставлен был бюст писателя, обвитый черною лентою…»

Аннотация

«Одна петербургская журналистка нашла нужнымъ пропѣть хвалебный гимнъ петербургскимъ думцамъ зато, что емъ „случайно какъ-то пришла хорошая мысль и они порѣшили принимать въ школьныя учительницы лишь незамужнихъ женщинъ“…»

Аннотация

«Их было пятеро, и все они, как на подбор, были щёголи-матросы. Хозяйка кабачка то и дело меняла на столе пред ними жестяные кружки с кислым монферрато, и они каждый раз аккуратно расплачивались, доставая из штанов горстями тяжело звучащие медные монеты. Выпили они много, но пьяны не были, сидели тихо и вели философскую беседу…»

Аннотация

«Школ мифологических много. Но, несмотря на принципиальную разность своих опорных точек, едва ли не все они сходятся в мнении, что народный русский праздник Ивана Купалы, справляемый нашим отечеством повсеместно, „от финских хладных скал до пламенной Колхиды“, 23-го июня, в канун церковного праздника Рождества Иоанна Крестителя, представляет всю совокупностью своих обычаев и обрядов „культурное переживание“ древле-языческого торжества в честь летнего солнцестояния, то есть середины лета, самых долгих и тёплых дней в году и затем поворота солнца на осень…»

Аннотация

«Зачем ты снова явилась мне в эту ночь – тяжкую и долгую, как дорога в ад, когда, спотыкаясь под ношей воспоминания, бредет по ней обреченная мукам душа? Чем дальше ведет ее грозный путь, тем мельче становятся образы оставшейся позади жизни, тем глуше и тише ее незабвенные отзвуки. А дьяволы вечного отчаяния, ждущие добычу, все растут и растут впереди – и вырастают, как столетние дубы, и язвительный хохот их переходит в раскаты грома…»